Свободна
Шрифт:
— Вы прекрасно выглядите сегодня, — заметил Жюльен, словно наслаждаясь какой-то одному ему понятной шуткой. — Мне даже не кажется, что мы расстались почти сутки назад. Возможно, мои мысли настолько полны вами, что мы с тем же успехом могли бы провести вместе всю ночь.
— Я хочу с вами поговорить, — сообщила Патрисия. — Наедине.
Иногда, если свет от свечей падал на них особенным образом, глаза Жюльена казались совершенно бесцветными.
— Подышим свежим воздухом?
Они вышли наружу. Облака этой ночью скрывали луну, так что единственным источником света служили
— Вот мы и пришли, моя любезная Патрисия.
Жюльен накрыл ладонями ее голые плечи чуть выше кружевных рукавов платья.
— Вы тоже скучали по мне?
— Я думаю, что вы пришли ко мне в дом минувшей ночью, — заговорила Патрисия. — Я думаю, что вы убили Ам… кузнеца. И вероятно, вы пытались убить и меня тоже.
— Любопытный набор обвинений.
Большой палец Жюльена вычерчивал маленькие круги на ее коже. Ее противоестественно тянуло к нему: между ними словно возникла некая связь, не позволяющая ей бежать. Его губы почти касались ее волос.
— И зачем бы мне все это делать? Кроме визита в ваш дом, разумеется. Любой мужчина захотел бы оказаться к вам поближе.
— Я помню, как вы пришли. И укусили меня.
Она обернулась к нему, надеясь застать его врасплох. Вместо этого Жюльен улыбнулся, и на этот раз его удовольствие явно было искренним.
— Потрясающе! Большинство людей этого не запоминают, если только не остаются бодрствовать, а я целой и невредимой уложил вас спать. И, если вам любопытно, столь же невинной, как и застал. Хотя меня терзало искушение.
— Значит, это правда. — Патрисия коснулась пальцами чувствительной кожи на горле. — Вы… вы вампир.
— И хочу, чтобы вы тоже им стали.
Патрисия не сумела найтись с ответом. Речь и воображение разом подвели ее. Больше всего на свете ей хотелось бежать, но она помнила, что сказала ей Альтея однажды, когда они увидели на улице бешеного пса с капающей из пасти пеной: «Не беги. Если ты побежишь, это лишь подтолкнет его броситься на тебя».
Она схватилась обеими руками за ближайшее дерево, словно пытаясь устоять на ногах, — а затем быстро отломила целый сук, дюймов шести в длину.
— Я слышала истории о таких, как вы. И знаю, что делать.
С этими словами Патрисия взмахнула новообретенным колом.
Он лишь рассмеялся.
— Вы слышали сказки, в которых нет ни капли истины. К слову, нас нельзя убить при помощи кола.
Не солгал ли он, чтобы спастись? Нет, поняла Патрисия. Жюльен совершенно ее не боялся. Она почувствовала себя маленькой и глупой и медленно опустила руку с палкой.
— Вот огонь — огонь действительно опасен. Обезглавливание тоже.
Каштановые волосы взметнулись за его спиной, подхваченные случайным ветерком.
— Я говорю это, поскольку вам понадобится знание такого рода, когда вы будете со мной рядом. А еще потому, что у вас нет при себе ни огня, ни клинка.
— О боже, — прошептала Патрисия.
Она
Жюльен взял ее за руки.
— Как только я вас увидел, я понял, что в вас есть эта искра силы. Наш мир не предназначен для слабых, Патрисия. Кроме того, эта поверхностная, пустая жизнь в завуалированном рабстве — она претит вам. Ненависть к ней пылает в вас, словно костер. Я хочу наделить вас силой, какой вы и не могли бы себе вообразить. Вместе мы превратим мир в свой праздничный стол.
Он говорил о силе.
Мгновенно она поняла, что у нее все же есть выбор. И она намеревалась его сделать. Патрисия запрокинула голову назад.
— Пейте.
— Моя прекрасная дева.
Его зубы медленно удлинились до клыков, кошмарным образом изменяя усмешку. Патрисия отчаянно дрожала от страха, но не бросилась бежать. Ей пришло на ум, что, если легенды о вампирах не лгут, она вот-вот умрет. Если бы Амос не погиб, она бы ни за что так просто не отказалась от собственной жизни. Но без него ей остался лишь один путь.
Она посмотрела вверх, на луну, серебристую и затянутую тонкими облаками. Странно было понимать: это последнее, что она увидит в жизни. Никогда прежде луна не казалась ей такой красивой.
Затем Жюльен притиснул ее к ближайшему дереву, сжимая ее предплечья пальцами, будто железными оковами, и разорвал ей горло.
Боль затмила все остальное, даже страх перед вампиром. Даже луну.
Над миром висело молчание.
Патрисия и не представляла, что тишина может быть столь всепоглощающей. Раньше она не отдавала себе отчета, что слышит биение собственного сердца или что звуки, которые до нее обыкновенно доносятся, просачиваются сквозь тишайший шелест крови в ее барабанных перепонках. Теперь все это исчезло.
Открыв глаза, она обнаружила, что лежит на земле, а ее бледно-желтое платье покрыто грязью. Жюльен стоял рядом, жадно наблюдая за ней.
«Я мертва», — подумала она.
Нечто жизненно важное в ней — сильное и доброе — исчезло, и она чувствовала себя опустошенной. Как если бы отныне она не могла слышать иных звуков, кроме эха, не могла прикоснуться ни к чему, кроме тени. Чистый поток непрерывных перемен, бегущий сквозь каждое живое существо, замер в ней навеки.
Больно не было. Но даже мука умирания была лучше, чем сама смерть.
— Чувство потери скоро пройдет, — заметил Жюльен. — Особенно когда ты увидишь, на что мы способны.
Патрисия медленно села. Лепестки раздавленной камелии, вплетенной в ее прическу, осыпались ей на платье.
— Я голодна, — только и нашлась она что сказать.
Жюльен усмехнулся.
— Все мы пробуждаемся голодными. Давай найдем тебе что-нибудь перекусить. О, взгляни-ка, вон кто-то идет.
В сад ввалился Бергард Уилкинс, изрядно пьяный. Впервые Патрисия заметила, что музыка или гул голосов изнутри здания уже не слышны; должно быть, она умерла несколько часов назад.