Свободная культура

Лессиг Лоуренс

Если речь идет о пиратстве, закон прав, поддерживая правообладателей. Описанное мной коммерческое пиратство – зло и вред, и закон должен работать над его искоренением. Если речь идет о пиринговом обмене, легко понять, почему закон по-прежнему поддерживает владельцев. Значительный объем этого обмена противозаконен, даже если другая часть безобидна. Когда речь заходит о сроках копирайта на микки маусов всего мира, еще можно понять, почему закон отдает предпочтение Голливуду. Большинство людей не осознают причин ограничения сроков копирайта, а значит за этим сопротивлением все еще могут проглядывать благие намерения.

Но когда правообладатели противостоят такому предложению, как закон Элдреда, тогда мы, наконец, получаем пример, разоблачающий голый собственнический интерес в разжигании этой войны. Подобный закон высвободил бы невероятно много контента, который иначе просто не востребован. Он не мешал бы желанию любого правообладателя осуществлять продолжительный контроль над своим контентом. Он просто высвободил бы то, что Кевин Келли называет «темным контентом», заполнившим архивы по всему миру. Поэтому когда воители копирайта выступают против таких изменений, стоит задать себе один простой вопрос: «А что вообще надо этой индустрии?» Борцы за копирайт могли бы защитить свой контент очень скромным усилием. Поэтому старания блокировать что-либо похожее на закон Элдреда преследуют, на самом деле, совершенно иные цели. Препоны закону Элдреда устраиваются для того, чтобы ничто больше точно не перешло в статус общественного достояния. Это еще один шаг на пути к тому, чтобы лишить общественное достояние всякой возможности составлять конкуренцию; к ситуации, когда использования контента, неконтролируемого коммерчески, вовсе не останется; к миру, где не будет коммерческого использования контента без их предварительного

разрешения. Сопротивление закону Элдреда разоблачает экстремизм противной стороны. Самое могущественное, самое сексуальное и самое обожаемое лобби стремится, на самом деле, не отстоять свою «собственность», а отказаться от традиции. Они не просто преследуют цель защитить свое, они добиваются, чтобы вообще все, что есть, принадлежало им. Несложно понять, откуда у поборников копирайта такие взгляды. Нетрудно увидеть, почему они останутся в выигрыше, если конкурирующее общественное достояние вкупе с интернетом удастся как-нибудь задавить. В точности, как RCA опасалась конкуренции со стороны FM, они боятся конкуренции общественного достояния в связке с самой общественностью, у которой появились теперь средства творить на основе культурного наследия и обмениваться творческими результатами. Трудно понять, почему эти взгляды разделяет общественность. Все происходит так, будто закон признал аэропланы нарушителями. МРАА стоит рука об руку с Косби и требует уважать ее никчемные и бесполезные права собственности, дабы эти жалкие и позабытые правообладатели могли мешать продвижению других.

Все это выглядит как логичное следствие из принятия «собственности» в виде собственности интеллектуальной. Хотя поначалу ничто не предвещало бури. Здравый смысл на той стороне, и покуда это так, бесконечные нападки на интернет-технологии будут сыпаться градом. Следствием станет укрепление «разрешительного общества». Прошлое позволено культивировать, только если идентифицировать владельца и добиться у него разрешения использовать его работу в качестве основы своего труда. Будущее окажется во власти этой мертвой (и зачастую неуловимой) руки прошлого.

Заключение

В мире свыше 35 миллионов людей заражены вирусом СПИДа. Двадцать пять миллионов из них – в экваториальной Африке. Семнадцать миллионов уже умерли. В процентном отношении это соответствует семи миллионам американцев. Но куда важнее, что погибли семнадцать миллионов африканцев. От СПИДа нет лекарства, но есть препараты, позволяющие затормозить течение болезни. Эти виды антиретровирусной терапии все еще экспериментальны, но их применение уже существенно отразилось на ситуации. В Соединенных Штатах пациенты, регулярно принимающие коктейль из этих препаратов, проживают еще десять-двадцать лет. У некоторых болезнь почти сходит на «нет». Это дорогостоящие препараты. Когда они впервые появились в США, лечение человека обходилось в десять-пятнадцать тысяч долларов в год. Сегодня некоторые годичные курсы терапии стоят 25000 долларов. По таким ценам, разумеется, ни одна африканская страна не в состоянии себе позволить лечить большую часть своего населения: сумма в 15000 долларов в тридцать раз превышает валовый национальный доход Зимбабве на душу населения. По таким ценам лекарства им совершенно недоступны [231] . Цены так высоки не потому, что дороги ингредиенты лекарств. Цены завышены из-за того, что препараты защищены патентами. Фармацевтические компании, производящие эти спасительные смеси, пользуются, по меньшей мере, двадцатилетней монополией на свои изобретения. Они используют свою монопольную власть, чтобы выжать из рынка как можно больше. Эта же власть, в свою очередь, используется для поддержания высоких цен.

231

Комиссия по правам на интеллектуальную собственность, «Final Report: Integrating Intellectual Property Rights and Development Policy» (London, 2002),iprcommission org/. Согласно пресс-релизу Всемирной организации здравоохранения от 9 июля 2002 г. только 230000 из шести миллионов нуждающихся в лечении в развивающихся странах получают лекарства, причем половина из них – в Бразилии.

К патентам многие относятся скептически – особенно к патентам на лекарства. Я не из таких. В действительности, из всех исследовательских областей, в которых могут применяться патенты, на мой взгляд, фармацевтика в них определенно нуждается. Патент обеспечивает фармацевтической компании уверенность в том, что в случае изобретения успешного лекарства от какой-либо болезни можно вернуть инвестиции и даже заработать. Для общества это чрезвычайно ценный стимул. Я в последнюю очередь стану ратовать за его отмену, по крайней мере, без каких-либо других изменений.

Но одно дело поддерживать патенты, хотя бы и на лекарственные препараты, и совсем иное – определять наилучший выход из кризиса. И как только лидеры африканских стран стали осознавать опустошительный размах эпидемии СПИДа, они принялись изыскивать способы ввозить препараты от ВИЧ по ценам, существенно ниже рыночных.

В 1997 году ЮАР опробовала один путь и приняла закон, позволяющий ввозить в страну патентованные лекарства, произведенные или реализованные на рынке другой страны, с согласия владельца патента. Например, если препарат продали в Индии, его можно ввозить в Африку из Индии. Это называется «параллельным импортом» и, в целом, разрешено международным торговым правом, и особенно поощряется в рамках Европейского Союза [232] . Однако правительство США воспротивилось этому закону. Более того, как охарактеризовала данное решение Международная ассоциация по вопросам интеллектуальной собственности, «правительство США оказало нажим на власти ЮАР,… чтобы те не разрешили обязательного лицензирования или параллельного импорта» [233] . Через торговое представительство Соединенных Штатов правительство попросило власти ЮАР изменить закон, и для пущей убедительности в 1998 году включило Южную Африку в список кандидатов на введение торговых санкций. В том же году свыше сорока фармацевтических компаний инициировали в судах ЮАР процессы против действий правительства. Затем США поддержали правительства стран ЕС. Они вместе с фармацевтическими компаниями заявляли, что Южная Африка нарушает обязательства в рамках международного права, подвергая дискриминации один из видов патентов – фармацевтический. Требования нескольких правительств во главе с властями США сводились к необходимости уважать эти патенты как и всякие другие, вне зависимости от того, какой эффект это окажет на борьбу со СПИДом в ЮАР [234] . Вмешательство Соединенных Штатов следует рассматривать в определенном контексте. Несомненно, оно не является самой важной причиной, по которой африканцы не получают медикаментов. Повальная бедность и фактическое отсутствие эффективной структуры здравоохранения куда более значимы. Но цены на лекарства влияют на спрос, а патенты формируют цены. Итак, большой или малый, но эффект от вмешательства нашего правительства был, и оно целенаправленно остановило приток медикаментов в Африку. Остановив поставку лекарств от ВИЧ в Африку, правительство Соединенных Штатов не стремилось сберечь препараты для граждан США. Это вам не пшеница (если они ее съедят, нам ничего не достанется). Напротив, поток, который Соединенные Штаты остановили, был притоком знаний – информации о том, как взять препараты, имеющиеся в Африке, и смешать их в лекарства, которые спасут 15-30 миллионов жизней.

232

См. Peter Drahos with John Braithwaite, Information Feudalism: Who Owns the Knowledge Economy? (New York: The New Press, 2003), 37.

233

Международный институт интеллектуальной собственности (IIPI), Patent Protection and Access to HIV/AIDS Pharmaceuticals in Sub-Saharan Africa, доклад, подготовленный для Всемирной организации по проблемам интеллектуальной собственности (Вашингтон, округ Колумбия, 2000 г.), 14,wipo org/about-ip/en/studies/pdf/iipi_hiv pdf. Информацию из первых рук о конфликте с ЮАР см. в слушаниях в подкомитете по уголовному праву, лекарственным препаратам и ресурсам населения комитета по государственной реформе Палаты представителей Конгресса США, 1-ая сессия, Ser. No. 106—126 (22.07.1999), 15057 (заявление Джеймса Лава).

234

Международный институт интеллектуальной собственности (IIPI), Patent Protection and Access to HIV/AIDS Pharmaceuticals in Sub-Saharan Africa, доклад, подготовленный для Всемирной организации по проблемам интеллектуальной собственности (Вашингтон, округ Колумбия, 2000 г.), 15.

Вмешиваясь,

Соединенные Штаты также не стремились защитить прибыль своих фармацевтических компаний, по крайней мере, сколько-нибудь существенно. Дело в том, что эти страны не были готовы покупать лекарства по предложенным фармацевтическими компаниями ценам. Опять-таки, африканцы чересчур бедны, чтобы позволить себе покупать их по объявленной стоимости. Запрет параллельного импорта этих препаратов не мог существенно повысить объемы продаж американских компаний. Дело в другом. Аргументом в пользу ограничения потока информации, необходимой для спасения миллионов жизней, была неприкосновенность собственности [235] . Медикаменты в Африку не пустили именно из-за покушения на «интеллектуальную собственность». Принцип святости «интеллектуальной собственности» заставил этих лицемеров в правительстве противодействовать южноафриканской политике борьбы со СПИДом. А теперь небольшое отступление. Лет через тридцать настанет время, когда наши дети заглянут в прошлое и спросят, как мы вообще такое допустили. Как можно было проводить политику, прямой результат которой – ускорение гибели 15-30 миллионов африканцев, и все только ради того, чтобы уберечь «святую» идею? Какое оправдание вообще может быть у политики, несущей столько смертей? Что же это за безумие такое, что позволяет за абстракцию губить столько человеческих жизней?

235

См. Sabin Russell, «New Crusade to Lower AIDS Drug Costs: Africa 's Needs at Odds with Firms' Profit Motive», San Francisco Chronicle, 24.05.1999, A1,sfgate com/cgi-bin/article cgi?file=/chronicle/archive/1999/05/24/ MN104738.DTL («обязательные лицензии и серые рынки представляют угрозу всей системе охраны интеллектуальной собственности»; Robert Weissman, «AIDS and Developing Countries: Democratizing Access to Essential Medicines», Foreign Policy in Focus 4:23 (август 1999 г.),foreignpolicy-infocus org/briefs/vol4/v4n23aids html (описание политики США); John A. Harrelson, «TRIPS, Pharmaceutical Patents, and the HIV/AIDS Crisis: Finding the Proper Balance Between Intellectual Property Rights and Compassion, a Synopsis», Widener Law Symposium Journal (весна 2001 г.): 175.

Некоторые винят фармацевтические компании. Я их не виню. Они же корпорации. Их менеджерам законом предписано зарабатывать для корпорации деньги. Они проводят определенную патентную политику не ради каких-то идеалов, а потому что она приносит им большую часть прибыли. А очень много денег она им приносит из-за коррумпированности нашей политической системы, за которую фармацевтические компании ответственности не несут.

Коррумпированность эта является следствием дефицита честности наших же политиков. Ибо фармацевтические компании готовы (так они говорят, и я им верю) продавать свои лекарства по самым низким ценам, каким только можно, в страны Африки и прочие бедные государства. Есть некоторые проблемы, которые необходимо решить, чтобы эти же медикаменты не вернулись назад в США, но это уже технические вопросы. Их можно решить. А вот другую проблему решить нельзя. Это страх высокопоставленного политика, который будет названивать президентам фармацевтических компаний перед слушаниями в Сенате или Палате представителей и спрашивать: «Как же так вы продаете лекарство от ВИЧ в Африке по доллару за пилюлю, а в Америке тот же самый препарат стоит полторы тысячи?» Поскольку краткого исчерпывающего ответа на этот вопрос нет, последует регулирование цен в Америке. Фармацевтические компании, таким образом, избегают этой спирали и воздерживаются от первого шага. Они подкрепляют идею о неприкосновенности собственности. Они избирают рациональную стратегию в иррациональной обстановке, с непреднамеренным следствием в виде миллионов возможных смертей. И эта рациональная стратегия, таким образом, оказывается вправленной в рамки идеала – святой идеи под названием «интеллектуальная собственность».

Так что вы скажете, когда взглянете в лицо здравому смыслу своих детей? Когда здравый смысл поколения, наконец, восстанет против содеянного нами, чем мы будем оправдываться? Аргументы есть? Внятная патентная политика могла бы укреплять и поддерживать систему патентования без того, чтобы распространять ее на всех и повсюду в одинаковой мере. В равной степени разумная копирайтная политика могла бы укреплять и поддерживать систему копирайтов без того, чтобы дотошно и непреложно регулировать распространение культуры. В любом случае, целесообразная патентная политика могла бы укреплять и поддерживать систему патентов так, чтобы не блокировать ввоз лекарств в страны, которые недостаточно богаты, чтобы позволить себе медикаменты по рыночным ценам. Другими словами, благоразумная политика могла бы быть сбалансированной. На протяжении большей части нашей истории и копирайтная, и патентная политики были, в этом смысле, уравновешенными.

Однако наша культура утратила это чувство равновесия. Мы лишились критического взгляда, который помогает видеть разницу между истиной и экстремизмом. В нашей культуре, как ни странно, царит ныне своего рода собственнический фундаментализм, не имеющий никакого отношения к нашей традиции. Можно сказать, распространению идей и культуры он грозит куда более серьезными последствиями, чем любое другое политическое решение нашей демократии. Простая идея ослепляет нас, и во тьме происходит много такого, что большинство отвергли бы, если бы только увидели. Мы так некритично принимаем концепцию собственности на идеи, что даже не замечаем, насколько чудовищно отказывать в идеях тем, кто без них гибнет. Мы настолько некритичны в своем понимании культурной собственности, что даже не возмущаемся, когда контроль над этой собственностью лишает нас, как нации, возможности развивать свою культуру демократическим путем. Слепота становится нашим здравым смыслом. И настоящим вызовом для всякого, кто намеревается вернуть себе право преумножать нашу культуру, является поиск средств, чтобы заставить здравый смысл открыть глаза. Пока же здравый смысл спит. Никакого бунта нет. Здравый смысл еще не видит причин бунтовать. Экстремизм, который ныне преобладает в этих дебатах, оперирует идеями, которые кажутся сами собой разумеющимися, а всякие RCA нашего времени усиленно добавляют им веса. Они ведут неистовую борьбу с «пиратством» и опустошают культуру творчества. Они отстаивают идею «творческой собственности», одновременно превращая настоящих творцов в издольщиков наших дней. Их оскорбляет мысль о том, что права нужно уравновесить, при этом каждый из крупных игроков бушующей войны за контент сам выгадал в свое время от еще более уравновешенного идеала. Лицемерие дурно пахнет. Но в таком городе, как Вашингтон, лицемерия даже не замечают. Мощные лобби, сложные вопросы и охват аудитории MTV создают «настоящий шторм» для свободной культуры. В августе 2003 года в Соединенных Штатах разразилась схватка вокруг решения Всемирной организации интеллектуальной собственности отменить запланированную встречу [236] . По просьбе широкого круга заинтересованных ее решила провести WIPO для обсуждения «открытых и совместных проектов по созданию продуктов общественного пользования». Эти проекты добились успеха в выпуске общедоступных продуктов, не полагаясь исключительно на проприетарное использование интеллектуальной собственности. В число примеров входят интернет и Всемирная сеть (World Wide Web), оба этих проекта разработаны на основе общедоступных протоколов. Туда же была отнесена и зарождающаяся тенденция поддержки открытых академических журналов, в том числе проекта Публичной научной библиотеки, о которой я еще расскажу в послесловии. Там же значился и проект по созданию мононуклеотидных полиморфизмов (МНП), которые, как считается, окажут огромное значение на биомедицинские исследования (этот некоммерческий проект поддержал консорциум, состоявший из Wellcome Trust и ряда фармацевтических и технологических компаний, включая Amersham Biosciences, AstraZeneca, Aventis, Bayer, Bristol-Myers Squibb, Hoffmann-La Roche, Glaxo-SmithKline, IBM, Motorola, Novartis, Pfizer и Searle). Присутствовал в их числе и проект Глобальной системы позиционирования (GPS), который стартовал с легкой руки Рейгана еще в начале восьмидесятых годов. Входили туда наряду со всеми перечисленными и «открытые исходники и свободное программное обеспечение». Целью встречи было рассмотрение всего этого широкого спектра проектов с одной общей точки зрения: что ни один из них не исповедует интеллектуально-собственнический экстремизм. Напротив, в них во всех интеллектуальная собственность уравновешена соглашениями, которые обеспечивают открытый доступ или налагают ограничения там, где могут возникнуть проприетарные притязания.

236

Jonathan Krim, «The Quiet War over Open-Source», Washington Post, август 2003 г., E1,washingtonpost com/wp-dyn/articles/A23422-2003Aug20.html; William New, «Global Group's Shift on `Open Source' Meeting Spurs Stir», Технологический ежедневник National Journal, 19.08.2003,com/pubs/techdai-ly/pmedition/tp030819.htm#1; William New, «U.S. Official Opposes `Open Source' Talks at WIPO», Технологический ежедневник National Journal, 19.08.2003,com/pubs/techdaily/pmedition/tp030819.htm#1.