Свободное радио Альбемута (сборник)
Шрифт:
Я стал молча молиться. Затем стал молиться вслух. Странно, но молитвы я произносил по–латыни, хотя латыни не знаю. Я молил о пощаде. О как я хотел пощады! И я посылал молитвы снова и снова, теперь уже на самых разных языках, на бесконечном множестве языков — молил судью смилостивиться и отпустить меня на волю.
Бледный свет постепенно растаял, и я подумал, что причиной тому — гибель спутника. Спутник ушел, и пустое пространство заполнила смерть. Если жизнь уничтожена, остается нечто недвижное, инертное. Я вижу возвращение смерти.
На следующий день Рэйчел заметила, что с котом
Я отвез кота в ветеринарную лечебницу, и врачи пришли к выводу, что у Пинки опухоль. Его оперировали, когда я ехал домой. «Мы попробуем его спасти», — сказал мне хирург, увидев, как я расстроен. Но я знал, что это бесполезно. Смерть вступала в наш мир, и первая жертва была самой маленькой.
Через полчаса после моего возвращения позвонил ветеринар.
— Рак, — сказал он. — Поражен мочеточник и почки. Мы можем принять меры, и он протянет еще неделю, но…
— Он еще под наркозом? — спросил я.
— Да.
— Пусть не просыпается, — сказал я.
Рэйчел, стоявшая рядом, заплакала.
Мой вожатый, подумал я. Тебя больше нет. Как Чарли.
— Опухоль у него зародилась давно, — продолжал ветеринар. — Организм обезвожен, истощен и…
Его взяли вместо меня, подумал я. Вместо меня, или Джонни, или Рэйчел. Может быть, он так хотел: предложил себя взамен.
— Спасибо, — сказал я в трубку. — Я знаю, вы сделали все, что могли.
Спутник исчез из нашего мира, а с ним — и целительные лучи, лучи невидимого и неведомого солнца.
Лучше ничего не говорить Садассе, решил я. По крайней мере не нужно говорить ей, от чего умер Пинки.
Вечером, когда я чистил зубы в ванной, чья–то сильная рука легла мне на плечо и дружески сжала. Думая, что сзади стоит Рэйчел, я обернулся. Никого.
Я понял: Пинки просто потерял форму животного. Он никогда не был котом. Сверхъестественные существа маскируются, принимая вид обычных животных, чтобы жить среди нас, учить и направлять нас.
В эту ночь мне снилось, что оркестр играет симфонию Брамса, а я читаю надписи на диске. Там стояло имя: ГЕРБЕРТ.
Мой старый начальник, подумал я. Который умер несколько лет назад от сердечного приступа. Который учил меня, что значит верность долгу. Это послание от него.
Тут же возникла нотная запись скрипичной мелодии, причем линии нотного стана были словно прочерчены пятью когтями на мягкой бумаге. Автограф Пинки — в конце концов, писать он не умел. Неужели мой скончавшийся учитель возродился в Пинки? И снова учил меня, направлял, а затем снова умер? Он не мог долее оставаться со мной… и вот я получил от него последнюю весточку. Прощальное послание друга.
Упокой Господь его душу, подумал я во сне. А музыка Брамса лилась из той самой кабинки под номером три, за которой находился туалет, и там мне приходилось менять рулоны туалетной бумаги много лет тому назад. А теперь мой учитель снова рядом, и рука его крепко сжимает мое плечо. На прощание.
В «Новой музыке» начали запись нового долгоиграющего диска, того самого, в который будет введена подсознательная информация.
С этой целью я написал множество памятных записок, указывающих на то, что все решения, связанные с записью, принимал исключительно я, что именно я раздобыл и отредактировал текст, что сама группа не обладала достаточным авторитетом и полномочиями, чтобы хоть как–то изменить этот текст. Почти две недели у меня ушло на подготовительную работу, необходимую для безопасности исполнителей, но иначе я поступить не мог. Такое решение приняли мы с Садассой. Им грозило жестокое наказание. Я вообще меньше всего хотел вовлекать в это дело «Шутников», славных, добрых ребят, никому не желающих зла, но кто–то ведь должен был записать этот диск, причем требовался популярный исполнитель. К тому времени, когда я завершил подготовку всех оправдательных документов, включая подписанные членами группы «Шутники» письма, в которых выражался самый энергичный протест против использования предложенного текста как совершенно для группы непригодного, я наконец относительно успокоился за их будущее.
Однажды, когда я сидел в своем кабинете и прослушивал пробные записи для альбома с предполагаемым названием «Давай поиграем», из переговорного устройства раздался голос:
— Мистер Брейди, к вам молодая дама.
Решив, что речь идет о певице, которая хочет, чтобы ее прослушали, я велел секретарю впустить посетительницу.
Вошла зеленоглазая девушка с короткими черными волосами.
— Привет! — сказала она и улыбнулась.
— Привет! — ответил я, выключая запись. — Чем могу служить?
— Я — Вивиан Каплан, — представилась девушка и села напротив меня. Теперь я заметил нарукавную повязку «дановца» и узнал ее. Это о ней говорил мне мой друг Фил — она хотела, чтобы он написал заявление о моей политической благонадежности. Что ей у меня надо? На моем столе стоял портативный магнитофон «Ампекс» с записью «Давай поиграем». К счастью, он был выключен.
Вивиан Каплан уселась поудобнее, расправила юбку и достала блокнот и ручку.
— У вас есть приятельница по имени Садасса Арампров, — начала она. — Кроме того, существует преступная организация, именующая себя Арампров. И спутник внеземного происхождения, недавно взорванный Советским Союзом, тоже иногда называли «спутник Арампров». — Она взглянула на меня и что–то записала в блокнот. — Вам не кажется это совпадение удивительным, мистер Брейди?
Я молчал.
— Не хотите ли сделать добровольное заявление? — спросила Вивиан Каплан.
— Я арестован?
— Вовсе нет. Я безуспешно пыталась получить заявление о вашей политической благонадежности от ваших друзей, никто не пожелал дать мне таковое. Проводя расследование, мы заметили, что слово «Арампров» странным образом неоднократно всплывает в связи с вами…
— Оно может иметь отношение ко мне в своем единственном значении — это девичья фамилия Садассы.