Свободное радио Альбемута
Шрифт:
— Но каков гротеск! — воскликнула Рэйчел. — Жить в городе, где родился тиран! Родился в таком же, как он сам, жалком маленьком домике отвратительного цвета… Я из машины, конечно, не вылезла, не хотела и близко подходить, но видно было, что дом открыт и там ходят люди. Вроде как в музее: вот его учебники, а вот постелька, где он спал…
Николас повернулся и посмотрел на жену странным внимательным взглядом.
— И никто вам об этом не говорил? — спросил я.
— Похоже, здесь об этом говорить не хотят, — ответила Рэйчел. — Я имею в виду местных жителей. Похоже, они предпочли бы держать это в тайне. Думаю, Фримонт платит из собственного кармана, чтобы из его дома сделали музей.
— Знаешь, а я бы туда сходил, — промолвил я.
— Фримонт, —
Рэйчел сделала левый поворот, и некоторое время мы ехали по узким немощеным аллеям, с двух сторон засаженным деревьями.
— Улица называется Санта-Фе, — произнесла Рэйчел. — Помню, я заметила название и еще подумала: хорошо бы вытурить Фримонта из города прямо на паровозе! — Она подъехала к обочине и остановилась. — Вот, справа.
В полумраке смутно виднелись очертания домов. Воздух был теплым. Где-то громко работал телевизор, слышалась испанская музыка. Поблизости лаяла собака.
Мы с Николасом вылезли из машины и медленно побрели по улице; Рэйчел осталась за рулем, баюкая спящего ребенка.
— Ну глядеть тут особенно не на что, и ночью туда не попадешь, — заметил я.
— Я хотел посмотреть, то ли это место, что являлось мне в видениях, — сказал Николас.
Мы бесцельно шли по тротуару; из трещин в асфальте росла трава. Николас споткнулся, ушиб ногу и сдавленно выругался. На углу мой друг замедлил шаг, нагнулся и прочитал отпечатанное на асфальте слово — видимо, аккуратно вписанное, когда асфальт был горячим, при укладке.
— Это, должно быть, первоначальное название улицы, — сказал Николас. — Потом его изменили. Вот откуда Фримонт взял название своей тайной группы заговорщиков — из собственного детства. Сейчас он и не помнит-то ничего. Но когда-то здесь играл.
Нарисованная картина — шаловливо играющий Феррис Фримонт (вообще дико себе представить: Феррис Фримонт — беззаботный мальчуган!) — была слишком абсурдной. И все же… Рядом с этими самыми домами он катался на трехколесном велосипедике, по тем же выбоинам, где спотыкались мы с Николасом; и мать, наверное, предупреждала его, чтобы не лез под машины. Маленький мальчик играет себе на улице и как всякий ребенок фантазирует обо всем услышанном и увиденном: о проходящих мимо людях, о загадочном слове, впечатавшемся в асфальт под ногами… Недели и месяцы по-детски ломает себе голову, пытаясь понять его смысл, воображая страшные тайны… Чтобы потом, став взрослым, родить полнокровную, зрелую манию о чудовищной конспиративной организации, без постоянного членства и устоявшихся целей, но, безусловно, враждебной всему обществу. Враг! Заклятый враг, которого надо во что бы то ни стало разыскать и любой ценой безжалостно раздавить.
Интересно, что из всего этого родилось еще тогда, в детском сознании? Может, взрослый ничего и не придумывал, а просто облек мысли в слова?
— Скорее фамилия какого-нибудь подрядчика, — сказал я, — чем название улицы. Закончив работу, они часто пишут свои имена.
— А может, проходил инспектор и как раз здесь завершил проверку всех арамов, — предположил Николас. — Проверено, арамов нет!.. Что такое «арам»? Или надпись обозначает место, где положено проверять арамы? Суешь такой металлический штырь в маленькую дырочку в асфальте и снимаешь показания счетчика!
Он засмеялся.
— Мы идем по следам Ферриса, — заметил я.
— Но в более разумном направлении. Мы же не психи.
— Не исключено, что Феррис Фримонт знает много такого, чего не знаем мы. Может, став взрослым и заработав деньги, он нанял частных сыщиков. Реализовал детскую мечту: выяснил, что на самом деле означает загадочное слово «АРАМПРОВ» и зачем его на веки вечные впечатали в асфальт.
— Жаль, что
— Может, и спросил. Может, и по сей день продолжает спрашивать. В том-то и дело: он до сих пор не успокоился. Его не удовлетворил ни один из ответов — например, «это название улицы» или «это фамилия подрядчика». Название предвещало гораздо большее.
— Мне оно ничего не предвещает, — сказал Николас. — Просто нелепое слово, много лет назад написанное на горячем асфальте. Пойдем отсюда.
Мы вернулись к машине, и Рэйчел отвезла нас домой.
Глава 9
Через несколько лет после того, как Ферриса Фримонта избрали президентом Соединенных Штатов, я переехал в Южную Калифорнию, чтобы быть рядом со своим другом Николасом Брейди. Писательские дела мои шли хорошо: в 1963 году я получил премию «Хьюго» за научно-фантастический роман «Человек в высоком замке». В романе описывался альтернативный мир, где Германия и Япония одержали победу во Второй мировой войне и поделили США между собой, оставив посредине буферную зону. Другие мои работы тоже были хорошо приняты и стали получать положительную прессу, особенно на безумный роман «Стигматы Палмера Элдрича», построенный на психоделических явлениях. Так впервые стали говорить, что я сам регулярно принимаю наркотики. Эта пресловутая известность в немалой степени способствовала популярности моих книг, но потом вышла мне боком.
Неприятности начались, когда Харлан Эллисон в сборнике «Опасные видения» заявил в предисловии к моему рассказу, что он «написан под влиянием ЛСД». Так из-за стремления Харлана к скандальной шумихе я приобрел репутацию законченного наркомана. Мне представилась возможность добавить параграф к послесловию, где я прямо заявил, что Харлан сказал неправду, но сделанного было не исправить. Мною и моими гостями стала интересоваться полиция. Положение усугубилось, когда весной 1969 года президентом избрали Фримонта и на Соединенные Штаты опустилась тьма.
В своей речи во время торжественного вступления в должность тиран коснулся вьетнамской войны, которую США вели уже ряд лет, и объявил ее войной на два фронта: один фронт в шести тысячах миль отсюда, а второй — дома. Он имел в виду, последовало позднее разъяснение, внутреннюю войну против Арампрова и всего того, что воплощает собой эта организация. Итак, мы ведем войну в двух регионах, и главное сражение, заявил Фримонт, происходит здесь, ибо именно здесь решается судьба Соединенных Штатов. Желтокожим никогда сюда не вторгнуться и нас не покорить; а Арампров, выросший и укрепившийся во время пребывания у власти двух последних президентов, на это способен. Теперь, когда в Белый дом вернулся республиканец, за Арампров наконец возьмутся, после чего победа во вьетнамской войне гарантирована. Нам не победить, объяснил Феррис Фримонт, пока дома действует Арампров, подрывая волю и жизнеспособность американского народа. Антивоенные настроения в Соединенных Штатах, по Фримонту, рождают именно Арампров и его усилия.
Едва приняв присягу, Феррис Фримонт объявил открытую войну всем проявлениям Арампрова. Операция по наведению в стране порядка называлась «Обследование»; медицинские ассоциации, навеваемые названием, по словам Ферриса, напрямую связаны с необходимостью укрепить моральное здоровье Америки. Президент обещал вылечить Америку, избавить ее от болезни, уничтожить «древо зла», как он именовал Арампров, «с корнем вырвав его семена» — метафора совершенно абсурдная, если вдуматься. А «семенами древа зла» были, разумеется, диссидентствующие пацифисты, в том числе и я. Уже состоя на учете в полиции из-за предполагаемой причастности к обороту наркотиков, я тем более вошел в конфликт с власть имущими благодаря своим антивоенным взглядам, выраженным как в публичных высказываниях и речах, так и в моих произведениях. Весь этот шум по поводу наркотиков делал меня уязвимым — вдвойне тяжелое положение для человека, желающего бороться за мир. Нельзя сказать, что спал я безмятежно.