Свободный полет
Шрифт:
– А что надо?
– Больше конкретики, эстетики и души. Что-то более живое. Я вот до сих пор живу мечтой. Бегу за ней, бегу… Потом оглядываюсь – почти на месте остался, семимильные шаги… Так хочется чтобы…
Он запнулся и повернул голову к окну.
– Вот что, сынок, – сказал Фалдошин. – Найди себе цель на ближайшие пару лет и покажи мне свои зубы. Я хочу видеть в тебе огонь, перекладываемый в дело.
Он посмотрел на Максима тяжелым взглядом:
– Помоги мне вылезти из этих крысиных бегов и я в долгу не останусь.
Максим не знал что сказать. Все это казалось ему какой-то бессмыслицей.
– Я не останусь
– Вы хотите чтобы я работал интенсивней, – решил расставить точки над «i» Максим.
– Я хочу чтобы ты пахал как проклятый и помог мне подняться на новый уровень!
– Понятно. И цель мне в этом поможет.
– Именно. Она заставит тебя ответственней относиться к своей работы и деньгам.
Максим смотрел на этого человека и не мог понять – бредит он, или неосязаемые предметы нашей жизни действительно на столько важны?
– Я надеюсь, мы вместе достигнем цели, – сказал Фалдошин.
– Думаю да. А какая у вас цель?
Лицо Дмитрия Борисовича побагровело, костяшки пальцев побелели. Только сейчас Максим понял, какую глупость сморозил (очередную за сегодня).
– Пошел на хер отсюда, щенок!
Максим развернулся и торопливо зашагал к своей коморке с коллегами «продажниками» и маркетологами.
«Господи, спасибо тебе огромное за то, что сегодня пятница».
Стас
Левицкий поприветствовал меня ядовитой ухмылкой и прикурил сигарету.
– Присаживайся! – указал он на диван напротив.
Я фыркнул и пошел к своим вещам, что находились в противоположной стороне комнаты.
Все время, пока я переодевал футболку, этот упырь пялился на меня. Не гей ли он случайно? Внешний вид вызывал у меня подозрения: белый костюм, под ним зеленая рубашка, крашенные волосы аккуратно уложены назад; тонкие черные усики, как по мне, выглядели нелепо. Я посмотрел на этого пижона – он все так же невозмутимо смотрел на меня и улыбался. Подхватив свой рюкзак с вещами я подошел к дивану, сел. Секунд тридцать смотрел ему в глаза. В эти раздражающие голубые глаза (тоже мне ариец). Не знаю что меня раздражало больше: явный закос под натурального голубоглазого блондина, или его идиотская улыбка.
Он выпустил струю дыма:
– Дерзкий.
– Сейчас выхватишь.
Он заржал как конь. Я сжал кулаки – почему-то хотелось влепить ему в ухо как минимум.
– Стас, расслабься. Я пришел с миром, – Левицкий поднял правую ладонь вверх. Мне этот жест показался смешным.
– Я вообще не понимаю что ты от меня хочешь.
– В целом, я пришел на переговоры.
– Ого.
– Да. Мне кажется, что ты один из тех музыкантов, которым не нужно готовиться к переговорам, потому что тебя мало интересует коммерческая сторона творчества. Было бы иначе, ты бы уже начал рыть землю в поисках спонсора и поддержки, но нет, по крайней мере ты (не ручаюсь за твоих коллег по цеху) довольствуешься андерграунд-концертами в переделах области.
– Говори короче, мне нужно аппаратуру грузить.
– Не нужно, – он ухмыльнулся.
– Не понял, – еще больше напрягся я.
– Мои парни помогают твоим собраться. Просто жест доброй воли.
Я машинально потянулся за телефоном в карман. Больше всего я переживал за свой Gibson. Мало того, что он мне влетел в копеечку, так и сама
– Успокойся, все нормально.
Я положил телефон перед собой на случай срочного вызова. Кто его знает что у Левицкого за парни и что они делают с нашей аппаратурой.
– Стас, давай будем друзьями?
– А зачем ты мне нужен?
– Ты поможешь мне, а я в свою очередь помогу тебе. Я хочу и могу заработать на тебе бабло и дополнительную репутацию. Взамен я могу подарить тебе возможность выйти на новый уровень.
– Я играю для себя и это все, что мне нужно.
– Тогда почему ты распинаешься здесь, на площадке, на которую пришло «две калеки, три чумы»?
– Создаю творческую атмосферу.
– Мне кажется, ты просто играешься в звезду, – он заметил мой вопросительный взгляд. – Тобой движут нереализованные амбиции, в которых ты боишься признаться самому себе. Тебе хочется говорить и быть услышанным.
Этот стервятник был прав. Это то, чего я хотел – говорить и быть услышанным. К своим двадцати четырем я очень четко усвоил, что человек рождается и умирает один. Мы нужны другим только как точка опоры, чтобы в тяжелый жизненный момент опереться и пойти дальше. Ничего святого, о чем пропагандируют на уроках литературы, ничего достойного и значимого, о чем рассказывают на лекциях по истории. Мы – рабы своего эгоизма.
– Я начал играть в одиннадцать, – мне неожиданно захотелось выговориться. – В двенадцать я уже не мог представить свою жизнь без гитары. В то время я был восходящей звездой школы. Все конкурсы, внимание… Я сразу же связался с компанией старшеклассников. Благодаря им социально развился не по меркам средних классов, что стало большим гемороем для администрации школы и моих родителей. На волне подростковой эйфории я пробовал сочинять. Чуть позже я уже писал собственные песни под акустическую гитару. Когда был в старших классах, начали распространяться слухи об одном звездном выпускнике – он со своей школьной группой осели в столице и под флагом нашей национальной поп-рок-группы уверенно шагали по просторам СНГ. Заинтересовавшись, я выяснил, что ребята покорили жюри на фестивале «Красная тревога» одним своим синглом. Одним! За победу в номинации «Открытие года» полагалась запись демо под лэйблом «На широкой ноте».
Я хмыкнул, прикурил сигарету.
– Это было больше похоже на полноформатный альбом, чем на демо новичков.
– Что это была за песня?
Я молча смотрел в одну точку. В моей голове воспроизводился фильм из воспоминаний того вечера, когда я впервые услышал эту запись. В голове сам по себе звучал тот самый мотив.
– Постой… Это была твоя песня? – не унимался Левицкий.
Замигал экран телефона. SMS: «Дружина Левицкого разгружает нашу апп на реп базе. Гибсон оставлю у себя». Я положил телефон обратно на стол, струсил пепел в пепельницу.
– Стас, что это была за группа?
Телефон снова замигал: «Если ты не полный кретин, сделай нам всем одолжение». Я глубоко выдохнул, повертел в руках старый телефон. Через пять лет он больше походил на хлам. Пора было что-то менять. Начать можно с малого.
Я глубоко затянулся, посмотрел в глаза человеку, для которого я был очередной ступенькой:
– Так чем ты, говоришь, мне можешь помочь?
Счетчик показал «47,23». Я протянул водителю полтинник:
– Сдачи не надо.