Свободу медведям

Ирвинг Джон Уинслоу

Боже правый, теперь я мог сказать, что этот О. Шратт тут делал!

Я разглядывал все вокруг, пока у меня хватило смелости. Но потом услышал, как он возвращается от медведей. Услышал знакомый, разочарованный рев Черного Азиатского Медведя, который в рывке немного не дотянулся до солдатских ботинок сторожа. И тут до меня дошло, что я упустил свой шанс, не успев передвинуть заградительный канат на фут в сторону от безопасного расстояния. Я опрометью бросился в Обезьяний Комплекс.

На этот раз я не стал подходить слишком близко. На этот раз я видел разбойника, геладу-бабуина, который поджидал меня,

неподвижно припав к полу в темноте наружной площадки перед клеткой, — надеялся, что я снова подойду слишком близко к прутьям решетки. Увидев, что я наблюдаю за ним и не собираюсь приближаться, он отскочил к ближайшей трапеции и, подвывая, повис, раскачиваясь в полутьме. Он уцепился за решетку высоко, повернув морду ко мне. Он издал резкий крик, и весь злокозненный Обезьяний Комплекс завопил ему в унисон, вводя в заблуждение и снова будоража весь зоопарк.

Появился О. Шратт, метавший по сторонам свет от фонарика, но я легко опередил его и оказался под прикрытием живой изгороди еще до того, как он добрался до Обезьяньего Комплекса.

К тому же, когда он зашел в обезьянник, на наружной площадке не было никого, кроме паукообразной обезьяны. Они все безмолвно раскачивались внутри комплекса; пару раз был слышен глухой удар по трапеции или сухой шлепок, словно обезьяны прыгали и кувыркались через голову, ударялись грудью и коленями, демонстрируя пантомиму безудержного обезьяньего ликования и восторга.

— Ты снова за свое! — закричал О. Шратт. — Чего тебе надо?

Но он утратил былую агрессивность: попятился обратно, шаря фонариком по вершинам деревьев, дергая головой в сторону от воображаемых когтей обезьян, которые, как ему казалось, летали над его головой.

— Кто тут? — крикнул старина О. Шратт. И, продолжая пятиться в сторону безопасного Жилища Мелких Млекопитающих, прокричал: — Чертов бабуин, тебе меня не одурачить! Я тебе не обезьяна, чтобы попасться на твою удочку!

Затем он развернулся и побежал к дверям Жилища Мелких Млекопитающих; он то и дело оборачивался через плечо, пока поднимался по ступеням крыльца.

А я подумал: «Вот если бы тут оказался Черный Азиатский Медведь или хотя бы в дверном проеме возникло его видение — только на секунду, в тот самый момент, когда О. Шратт бросит последний взгляд через плечо перед тем, как войти внутрь, — и тут огромный медведь положит свою волосатую лапу ему на шею — от страха старина О. Шратт испустит дух прямо на месте, даже не пикнув».

Но он вошел внутрь, я слышал, как он ругался. Затем я услышал, как скрипнули двери, и я наконец-то понял, что это были за двери и куда они вели. Я снова услышал, как со скрипом задвинулось стекло. И я подумал: «Что это за стекло? Там не было никакого стекла, я видел».

Но очень скоро до меня донеслись крики и рычание, и мне стало ясно, что я должен заглянуть в Жилище Мелких Млекопитающих, пока О. Шратт находится внутри его и занимается своей грязной работой.

Я чувствовал, что должен рискнуть. Хотя бы из-за того, что бедняга бандикут умирает, а лоснящаяся оцелотиха в любой момент может разродиться.

Тщательно отобранная автобиография Зигфрида Явотника:

Предыстория II (продолжение)

Семейство Сливница оказалось на редкость дальновидным. Усташи одобрили план по утоплению

Готтлиба Вата в ванне. Не являлось для них чем-то новым и наказание, возложенное на сотню сербов за убийство одного немца. Они устраивали массовые истребления сербов начиная с середины 1941 года. Сербы отвечали им тем же, однако в численном отношении усташи вырвались далеко вперед; они установили такое же процентное соотношение, что и немцы: сто сербов за одного убитого усташа. Единственное, чего они этим добились, так это того, что сербы уверовали, будто все словенцы и хорваты — усташистские террористы, а словенцы и хорваты стали считать всех сербов волосатыми четниками. Как и предсказывал мудрый Бьело Сливница, нашлась золотая середина, и партизаны Тито с каждым днем становились все сильнее, тогда как соперничавшие стороны впадали во все большую крайность. Немцы потоком хлынули из Словеньградца, следуя прямым маршрутом на Москву, а итальянцы удерживали Далматинское побережье Югославии и оказывали усташам царственную поддержку.

— Ват отлично устроился, — сказал Бьело Сливница, откусывая огромный бутерброд.

Но мой отец и сам оказался в достаточной степени дальновидным.

Августовским утром в одно из воскресений, известных в семействе Сливница как «воскресенья Вата», мой отец сидел в ванной комнате, пока Готтлиб Ват отмокал в ванне. Когда Зиванна Слобод ушла проверить свою духовку, Вратно сказал:

— На противоположной стороне улицы какая-то подозрительная машина, Ват. Какое-то подозрительное многочисленное семейство собралось вроде как на пикник.

— Ну и что? — спросил Ват.

Мой отец поднял крышку сливного бачка и положил ее к себе на колени.

— Хочешь поупражняться? — спросил Ват.

— Я должен тебя убить, — заявил Вратно. — Я должен утопить тебя под этой крышкой и застрелить твою женщину, когда она вернется с печеньем.

— Почему? — удивился Ват.

— О, в этом трудно разобраться, — ответил мой отец.

— Ты четник? — спросил Ват. — Или, может, партизан?

— В последнее время я работал на усташей, — сказал мой отец.

— Но ведь они на нашей стороне, — возразил Ват.

Тогда мой отец пояснил:

— Они были также и на стороне Гвидо Маджикомо на «Гран-при Италии 1930». Поэтому, как я думаю, они оказались в затруднительном положении.

— О господи, понятно, — вздохнул Ват. — Разумеется, я для них крепкий орешек. Не сомневаюсь! — Он поднялся на ноги, обескураженный; его бесчисленные глубокие шрамы набрали воду из ванны и теперь сочились, словно открытые.

Когда Зиванна вошла к ним, она сразу заметила нарушения ритуала и уронила сдобу прямо в опустевшую ванну Готтлиба. Ват прилаживал на место крышку туалетного бачка, а Вратно напяливал на себя форму вермахта одного из близнецов Сливница. Затем Ват тоже облачился в форму, пока дородная Зиванна вылавливала из воды ореховый рулет. Ее не так-то просто было удивить.

Семейство Сливница удивить тоже было не так-то просто. Когда Готтлиб Ватт, совершенно один, вышел из дома по улице Смартин и ленивой походкой направился в сторону мотоциклетного гаража, Бьело Сливница сказал, должно быть, только одно: «Сидите смирно». Поскольку весь выводок сидел в машине, наблюдая за Ватом и ожидая, когда Вратно нанесет свой сокрушающий удар.