Сводный экипаж
Шрифт:
— Где-то здесь свершает чудеса этот замечательный лекарь, — заверял Гру, озирая условный перекресток. — Вот Старый проход, а вот Грушевый дом.
— Что, так и называют — Грушевый? — уточнил слепец, разглядывая сквозь тряпичную броню повязки зеленую крону дерева, росшего за высоким каменным забором.
— Достопримечательность, — подтвердил юнга. — Уважают здесь роскошь. Княжеский сад — вообще чудо чудес. Там даже абрикос растет!
Гру побывал в городе уже трижды. Оценил рынок, службу городской стражи, расценки на взятки, уточнил о праздниках и прочем насущном. Купил туфли и платье для обезьяны — как показали наблюдения, в самодельном
— Вон оно — больное око! — обрадовался юнга, углядев вывеску.
— Ухххх-х, — в ужасе пролепетала мартышка, глядя на покачивающийся на веревке огромный тряпичный глаз — рекламный символ был потрепан временем, но яркая багровосинюшная расцветка, очевидно, символизирующая воспаление больного органа, художникам явно удалась.
— Проходим, не писаемся, эка невидаль — глаз из тряпок, — призвал Гру. — Главное, чтобы лекарь пожаднее оказался…
Саркандский специалист по зрению оказался в самый раз — менее чем за две «короны» и смотреть не пожелал. Таких трат чужеземцы себе позволить никак не могли и были немедля выставлены на улицу.
— Ух-хух! — с облегчением вздохнула Манки, оказавшись вновь под открытым небом — пребывание в каменных стенах, пропахших неизвестными, но наверняка спасительными снадобьями, пугали мартышку больше вонючей улицы.
— Чему тут радоваться? Могла бы и порыдать малость, — укорил Гру. — Земляк твой вообще без лекарской помощи остался, того и гляди бедолага на себя руки наложит. Нет в тебе девичьего милосердия!
Обезьяна начала думать про милосердие — это чудное слово она пока знала слабо. Путники двинулись по улочке в сторону большого водопада.
— Красильни и мастерские ближе к пресной воде жмутся, хотя там земля дорогая, — пояснял юнга. — Ну, нам-то, бездельникам чего не прогуляться, раз лекарь не смилостивился. Господин незрячий, вы палкой не так шибко стучите, вы еще не попривыкший к своему бедственному положению.
— Исправлюсь, — пообещал Энди. — Слушай, а как тут ночью? Спокойно?
— Ночью хорошо, — заверил знающий юнга. — Большинство горожан ужинают, выплескивают горшки на улицу и наглухо запираются. Во тьме из скал выходят труа — чрезвычайной зловредности дарки, даром что мелкие и трусливые. До утра жизнь продолжается в княжеском замке и у мастерских — туда все уличные стражники заблаговременно отходят. На улицах темнотища, поскольку светильное масло жутко дорогое, да и с дровами туго. Котати, на ночь все подъемники останавливаются. Тогда город превращается во что-то вроде плохого каннутского пирога: слоев начинки много, а кусни, все порознь разваливаются вместе не соберешь.
Путники поднялись по улице: здесь уже чувствовалась близость мастерских: дым горнов, едкие запахи красок, гул водопада…
— Уу-х, вкусно, — тихо сказала мартышка.
— Журчит приятно, — согласился Гру. — Вблизи поток не такой бурный как из порта кажется. Хотя странно: бежит себе вертикальная река, будто так и надо. Ну, нам-то что удивляться: мы слепые и малоумные.
Предупреждению следовало внять — внимание чужаки привлекали вполне умерено — слепой и есть слепой, пусть и непонятно отчего вдруг по улице шляется. Если понадобятся объяснения: шли к лекарю, да неудачно, вот и завернули насчет ремонта уключин выспросить.
Собственно строения мастерских располагались частыми бесконечными уступами: одна над другой, соединяясь короткими подъемниками и уличной каменной лестницей — довольно «скачущей» пролетами, что объяснялось, очевидно, производственной целесообразностью и иными историческими причинами.
«Слепые-малоумные» поднялись на несколько пролетов, Гру огляделся.
— Вот та мастерская. Манька, сгинь и затаись. Если стража попрется, кинь на крышу камешек, чтоб мы живо поджались.
— Ух-х! — обезьяна мгновенно запрыгнула на скальный уступ у соседней мастерской и исчезла.
— Не нравится ей город, — заметил юнга. — В порту интереснее.
— Попривыкнет. Я думал — хуже будет.
— Ну, тут через одного горожане — сутулые, кривые и с башкой набекрень текущей. Красильщики — те еще и сгнившими легкими непрерывно плюются. Бабы-то и вообще… Манки освоиться — за настоящую красотулю сойдет. Ладно, рискнем?
На лестнице-улочке никого не было. Шумела река-водопад — на той стороне слили что-то зеленое: поток на миг помутнел, снова стал молочным, пенным. За забором монотонно стучали тяжелым молотком, звон металла гас в рокоте реки. Шум — это хорошо. Вероятность удачного розыгрыша столь рискованной партии Энди определял процентов в тридцать. Ювелир сотрудничает со скупщиками краденного, в огласке не заинтересован, но и идти к нему без рекомендаций и поручителей — авантюра. Вот только более результативного удара по установленным шарам пока не предвиделось.
Энди сдернул с глаз повязку, приготовился к боли. Ничего, не так уж остро прожгло, смотреть сквозь ресницы можно — не зря вторую половину дня выбрали, великая саркандская Стена-обрыв от прямого солнца сейчас прикрывает.
Гру стукнул дверным кольцом. Несмотря на речной шум, услыхали незамедлительно, на двери открылось оконце, глянула заросшая морда:
— Кто?
— К господину Хохату. По делу, — кратко и значительно молвил Гру.
— Что-то не знаю вас, — рожа мальчишку вообще проигнорировала, с подозрением уставилась на Энди.
— Покажи, — с должным высокомерием приказал рулевой, не поворачивая головы.
Гру крутанул в пальцах кусок зверски омятого серебряного браслета из клада озерного обманника:
— Пыль есть. Надо бы сплавить как дельный сор.
— Не пойму о чем толкуете, — хмыкнул бородатый страж. — Может, господин Хохлат разгадает.
Засов на двери сдвинули. Гру юркнул внутрь. Предупреждающих знаков он не делал, но Энди и сам понимал — в подобную игру проще войти, чем из нее выйти. Вгонят в лузу мигом, только дай прицелиться.
— Дубинку оставь, — предупредил в полутьме бородач.
Энди кивнул, прислонил палку у двери. Требований задирать руки и выкладывать ножи-кастеты не последовало — не по местным правилам этакое бесстыдство. Ну и хорошо: кто знает здешние нравы, может у них какие особые предрассудки в отношении багров-коротышей?
Прошли в соседнюю каморку здесь сидел еще один заросший молодец — вроде дремал, свесив длинные руки до полу — чисто мартышкина манера. Из двери несло запахом раскаленного металла, что-то тихо постукивало. Мастерская. Еще человека два, не больше. Гру предполагал худшую ситуацию.