Сводный враг
Шрифт:
Головой я понимала, что его поступки — это такие мелочи, которые не заслуживают медалей, но…
Черт, я десять лет и четыре дня буду об этом жалеть.
— Если я сказала, что тебе надо выпить хотя бы горячего чая, значит, тебе надо выпить горячего чая, — четко проговариваю я, скидывая с себя его куртку. — Вперед на кухню, Покровский.
— Что-то подсказывает мне, что лучше этого не делать.
— Почему? Боишься, что в твой чай добавлю чистящее средство?
Демид, поднявшись на две ступеньки, разворачивается. Что-то в его взгляде заставляет меня тяжело
— Все может быть. Ты как-то говорила, что с удовольствием закатаешь меня в бетон.
Становится смешно.
Он помнит?
— Ну, это только малая часть моих планов. На самом деле есть несколько вариантов покруче.
Его губы дергаются.
Я с удовольствием наблюдаю, как в его глазах мелькает удивление.
— Сейчас я точно уверена, что ты не в себе, Покровский.
— Почему?
— Больше часа прошло, как мы с тобой уехали с той вечеринки, а ты до сих пор не начал мне угрожать. Это странно. И пугает немного. Начинаешь думать, что все угрозы до этого были цветочками, а сейчас ягодки пойдут. Расскажешь, что ты задумал?
Его смех сбивает меня с толку.
— Цветочки и ягодки? Котова, ты такая странная. Зачем мне угрожать тебе, если мы перешли на новый уровень отношений? — задумчиво произносит он. — Кстати, я передумал. Давай свой чай.
Вопросительно смотрю на него, когда он проходит мимо меня. Сердце уходит в пятки, когда Демид делает шаг назад, берет меня за руку и ведет за собой.
— Вот об этих ягодках я и говорила, — бурчу себе под нос. — И я не странная, странный ты.
С трудом, но у меня получается делать вид, что его прикосновения для меня совершенно ничего не значат. А то, что от этого в горле пересохло, так во всем жажда виновата. Воды попью, и все пройдет.
— Про новый уровень отношений ничего не скажешь? — долетает до меня колкий вопрос.
Где злость? Где испепеляющий взгляд, который способен заморозить?
Начинает казаться, что Покровского клонировали и сейчас передо мной его двойник.
— Нет у нас никаких отношений. Меня просто в клетку посадили, а ты мой сокамерник, — резко выдергиваю руку из его хватки. — Как только мама поймет, что надо бежать от твоего отца, все закончится.
— Ты уверена, что она поймет?
Его издевательский тон заставляет меня поморщиться.
— Да. Поймет. Она просто забыла, каково это — быть женой твоего отца. Одиночество вытеснило из ее памяти все воспоминания. Наверное, ей и правда было плохо все это время. Я этого не замечала. Не поддержала. Возможно, если бы я не съехала от нее, то…
— Ты не можешь отвечать за ее поступки, — голос парня становится немного резким. — Она взрослый человек.
— Не могу. Но у нее же была причина вернуться. Просто так не возвращаются к тому, кто выгнал и растоптал. Их стараются забыть и никогда о них не вспоминать. Значит, быть одной и свободной для нее хуже, чем быть женой твоего отца.
Демид качает головой.
— Ей выгодно быть его
— Возможно, все так и есть. Ей точно нравится вся эта новая жизнь. Но любому терпению приходит конец. Когда с тобой обращаются как с вещью, которая не имеет права разговаривать, любому человеку когда-нибудь это надоест.
Повисает пауза. Из посторонних звуков только свист чайника.
— И что он будет делать?
Демид подходит ко мне сзади и протягивает руку, чтобы сдвинуть чайник с плиты. Он не касается меня, но я все равно чувствую его присутствие. Внутренний голос кричит, чтобы я тут же отскочила в сторону или оттолкнула парня, но я его не слушаю. Я просто наслаждаюсь той теплотой, которая окутывала меня сейчас.
Даже не прикасаясь ко мне, Покровский делает так, что мне становится жарко.
— И что будет делать человек, с которым плохо обращаются?
— Сначала он станет сильнее.
— А потом?
Я не тороплюсь с ответом. Почему-то казалось, что от моего ответа зависит многое. Будто мы сейчас говорили не про какого-то выдуманного человека, а лично про меня. Я быстро пытаюсь сообразить, зачем Демиду знать об этом. Почему он подошел и почему продолжает стоять за моей спиной?
Или я опять все надумала?
В любом случае надо ставить точку в этом разговоре.
Я так чувствовала.
— У тебя голос хриплый. И ты тяжело дышишь. Если не примешь лекарство, утром будешь вредным, сопливым и не сможешь встать с кровати.
Не знаю, как так получилось: или Демид меня развернул к себе, или я сама повернулась, но секунду назад я буравила взглядом стену над плитой, а сейчас уже смотрю в глаза парню, подняв голову вверх. По телу пробегает дрожь, когда Демид берет мою руку и подносит к своему лицу.
Набираю в грудь побольше воздуха.
— Что… Что ты делаешь?
— Наглядно доказываю тебе, что я не заболел. Жара, как видишь, у меня нет. Да и обычная простуда не уложит меня в кровать.
Я судорожно вздыхаю.
А что тогда уложит?
Стоп! Я запрещаю себе думать об этом.
— Но твой голос… — уже неуверенно продолжаю я.
Его щетина щекочет кончики моих пальцев.
— И правда хочешь узнать, что с моим голосом? — еще тише шепчет он, все ближе наклоняясь ко мне. — Ты уверена в этом?
Я хочу сказать, что мне все равно. Что мне уже плевать на все. Что он может идти в свою комнату или куда захочет. Что я его больше не держу. Но я ничего не говорю.
Сердце стучит в груди.
Демид уже нависает надо мной.
И это не сон.
Моя рука на самом деле касается щеки парня. Это я завороженно смотрю на губы Покровского. Это я проглатываю ком в горле.
Это я киваю головой и тут же замираю, когда губы Демида впиваются в мои.
Когда наши языки сплетаются, кто-то из нас издает стон. По телу тут же пробегает предательская дрожь. Я чувствую, как руки Демида медленно скользят по моей спине, а губы… Его губы все так же продолжают атаковать мои, с каждой секундой все сильнее и сильнее опьяняя меня.