Свои чужие
Шрифт:
— Куда? Стоять! — командует высокая девица и толкает Виту в плечо.
Затем меня замечает.
— Руки от неё убери, — прошу, с трудом сдерживаясь, чтобы не размазать девицу по стене.
Она фыркает, но не спорит. Тут же подтягивается охрана и обращается к брюнетке.
— Я предупреждала, что не везёт мне с клубами, — произносит Вита, встав на носочки и потянувшись ко мне. — Я ничего никому не сделала. Честно-честно. Танцевала спокойно, а девке этой показалось, что парня её соблазняю.
Обняв Виту
— Я хочу танцевать, Самсонов. Пусти.
— Пойдём со мной, потанцуешь.
Вита отшатывается, непонимающе моргает и облизывает губы. Манкие, сочные. Ненакрашенные. Просто они у неё от природы такие.
Не давая ей времени обдумать предложенный вариант, веду на второй этаж. Забираю сумочку, пиджак, иду дальше. Мимо столов, людей, в тёмные коридоры. Вита не вырывается даже. Только старается не отставать.
Музыка перестаёт давить на барабанные перепонки. Я толкаю последнюю дверь и завожу Виту в комнату. Здесь тускло горит свет, тесно очень. Из мебели только пошлый бархатный диван и тумба.
Закрываю комнату на ключ, бросаю вещи на диван и сам на него сажусь.
— Я не буду с тобой трахаться, Самсонов. Даже не думай! — Вита скрещивает руки на груди, воинственно приподнимает подбородок.
— Не будешь, конечно. Ты же потанцевать хотела? Вон телевизор висит, можно музыку включить.
— Это не одно и тоже, — щурится Вита.
— Смелее, малыш. Я же видел, как ты танцевала. Для меня танцевала. Здесь то же самое, только мужиков посторонних нет. Только я. Твой муж.
— Ты слишком много фантазируешь на свой счёт, — качает она головой, но пульт всё же берёт и включает музыку.
Поворачивается ко мне спиной, смотрит плейлист. Чувствуется, что у неё игривое настроение. Вита находит какую-то весёлую танцевальную песню и начинает слегка покачивать бёдрами. Сначала неуверенно, а затем смелее и смелее. Соблазнительно, очень. За два года, что мы не виделись, её фигура приобрела более женственные формы.
— Это моя любимая песня, — произносит Вита, когда я оказываюсь сзади.
Она, кажется, не дышит даже. Делаю ещё шаг, одной рукой сгребаю её в охапку. К себе разворачиваю и целую. Настойчиво, даже слишком. Вита напрягается, смыкает губы. Не пускает. Отворачивает голову, в шею мою лицом утыкается.
— Давай начнём всё сначала? — Целую её в макушку.
— Смею напомнить, что это ты меня бросил. Первый.
— Я был зол. Очень сильно. Ничего не получилось бы тогда.
— И сейчас не получится.
Вита всхлипывает, затем глаза на меня поднимает и медленно приоткрывает губы. Я делаю ещё одну попытку поцеловать. Касаюсь пухлых губ, зарываюсь пальцами в мягкие волосы. Она обнимает меня за шею
Этот запах вбивается в ноздри, всюду проникает, срывая стоп-кран и развязывая руки. Я опускаю ладони на её ягодицы, сильно сжимаю. Она стонет мне в рот и позволяет поднять юбку почти до талии. Глажу нежную кожу, ласкаю. А затем подхватываю Виту за бёдра и усаживаю на тумбу. Ноги широко раздвигаю, встаю между ними. Снимаю с Виты футболку, добираюсь до бюстгальтера.
Следом она меня раздевает. Дрожащими пальцами расстёгивает пуговицы на рубашке, обнажает шрамы. И замирает, испуганно приоткрыв рот. Хорошо, что не кричит в голос.
Странно, но женщин это уродство даже вставляло. Проблема в том, что Вита помнит меня другим.
— Испугалась? — спрашиваю тихо.
Она головой мотает и сглатывает, изучает каждый рубец. Я не тороплю. Вита девочка впечатлительная. Не сможет — я пойму и давить не стану, хотя адски её хочу.
— Больно? — спрашивает Вита, поднимая взгляд и едва касаясь кончиками пальцев загрубевшей кожи.
— Нет.
— А здесь?
— Тоже нет.
Делаю глубокий вдох и с трудом сдерживаюсь. Меня кроет, почти трясёт от дикой похоти Вита чувствует это. Тянется ко мне губами, целует большой рубец. Нежно, почти неощутимо.
— А так? — спрашивает шёпотом. — Кирюш, так болит?
Не болит. Вообще не болит.
Завораживает, примагничивает. Приятно, щекотно. Ничего общего с болью.
— Нет, это не животное сделало, — с жаром произносит Вита, раз за разом покрывая поцелуями мою кожу. — Монстр.
— Почти.
— Неужели они на самом деле существуют?
— Ещё как существуют.
И у них человеческие обличья. Всё человеческое, только души нет. Правда, на войне она редко у кого бывает.
— Я думала, у тебя только на спине… Не ожидала, что и здесь тоже.
Из груди вылетает странный звук, похожий на свист. Смотрю, как Вита раз за разом касается меня губами, и сбито, неровно дышу. Она при этом шепчет что-то, приговаривает. Делает это так непринуждённо и естественно, что сложно прекратить. Кожа в тех местах воспламеняется и горит, но желание разодрать шрамы в кровь напрочь отсутствует.
Обхватив руками её голову, заставляю оторваться. В глаза смотрю. Зелёные, пьяные. В них слёзы поблескивают. Блядь, этого мне не хватало.
— Хватит, Вита. Всё хорошо. Уже всё хорошо. Давай я застегну рубашку, если тебя это отвлекает.
— Не надо. Не отвлекает.
— Я же понимаю, что шрамы никакого желания не вызывают. А я хочу тебя, твоего внимания. Хочу целовать, трогать, гладить, чтобы не думала ни о чём другом.
Хаотично застёгиваю пуговицы. Получается чёрт-те как, но это не столь важно сейчас. Потом разберусь.