Свои-чужие
Шрифт:
— Выпей, Франни. Рождество же.
— Сегодня двадцать второе декабря. Почему все мне твердят, что уже Рождество?
— Джин-тоник по-барменски.
Франни взглянула на него.
— По-барменски, — твердо сказала она.
Берт показал ей этот фокус, когда она была еще маленькой и изображала бармена на домашних вечеринках. Если гость был уже пьян, надо было налить ему стакан тоника со льдом, а потом плеснуть поверх немножко джина, не смешивая. Первый глоток будет прекрепким, объяснял Берт, в этом вся суть. После первого глотка пьяные уже ничего не замечают.
— Если захмелеешь, можешь переночевать в своей комнате.
—
Пришлось изловчиться, чтобы выбраться повидать Берта. Беверли простила Берта, однако все никак не могла поверить, что Франни и Кэролайн тоже смогли его простить.
— Как мать? — спросил Берт.
Он протянул Франни стакан, и первый глоток — чистый джин — вышел именно таким, каким нужно.
— Как всегда, — сказала Франни.
Берт поджал губы и кивнул:
— Я так и думал. Хотя говорят, старина Джек Дайн сдает и ей уже трудно о нем заботиться. Ужасно, что ей приходится этим заниматься.
— Нам всем это предстоит рано или поздно.
— Может, я ей позвоню, просто узнать, как она. «Ох, Берт, — подумала Франни. — Не надо бы».
— А ты как? — спросила она. — Как у тебя дела? Берт налил себе джину, капнул сверху содовой, чтобы уравновесить барменский джин-тоник Франни, и сел на диван.
— Неплохо для старика, — сказал он. — Все еще выбираюсь из дому. Позвонила бы завтра, не застала бы меня.
Франни поворошила поленья кочергой, чтобы огонь разгорелся сильнее.
— И куда ты завтра?
— В Бруклин.
Франни обернулась посмотреть на него, держа кочергу в руке, и Берт широко улыбнулся:
— Джанетт позвала на Рождество. В двух кварталах от них есть гостиница. Неплохая. Я там был уже пару раз, приезжал их повидать.
— Здорово, — сказала Франни и села рядом с Бертом на диван. — Рада за тебя.
— В последние пару лет у нас дела пошли получше. Переписываюсь с Холли по электронной почте. Она приглашает в Швейцарию, хочет, чтобы я навестил ее в этой самой коммуне, где она сейчас. Я все отвечаю, что встречусь с ней в Париже. По-моему, Париж — неплохой компромисс. Все любят Париж. Я возил туда Терезу на медовый месяц. Это сколько получается? Пятьдесят пять лет назад? По-моему, пора наведаться туда еще разок.
Тут он прервался, что-то вспомнив.
— Тереза ведь при тебе умерла? По-моему, Джанетт мне так говорила.
— Мы с Кэролайн отвезли ее в больницу. Мы были с папой.
— Вы молодцы.
Франни пожала плечами:
— Не могли же мы ее бросить.
— Как отец?
Франни покачала головой, думая об отце. «Как старина Берт?» — всегда говорил Фикс.
— Сказала бы, что он не дотянет до Нового года, но уверена, что ошибусь.
— Он крепкий парень, твой отец.
— Мой отец — крепкий парень, — повторила Франни, думая о револьвере в ящике его тумбочки и о том, как отказалась выполнить его просьбу. И даже хуже того. Она отнесла револьвер вместе с патронами в полицейское управление Санта-Моники.
— Плеснуть еще немножко джина? — спросил Берт.
— Совсем чуточку. — Франни протянула стакан. Она совсем не захмелела — и с грустью поняла, что джина в ее стакане совсем не осталось.
— Да мы, считай, ничего и не выпили. — Берт отошел к бару у стены.
— Все равно — совсем капельку.
— Я помню, как встретился с твоим отцом после твоих крестин, — сказал Берт. — Увидел его в суде. Не знаю, может, я его все время видел и просто раньше
Он протянул Франни стакан.
— Это было давным-давно, Берт.
— И все равно, — сказал Берт. — Мне больно думать о том, что он сейчас так болен. Он мне всегда нравился.
— От Элби новости есть? — спросила Франни, чтобы сменить тему.
Похожий вопрос она могла бы задать и Элби, но почему-то никогда этого не делала. Они с Элби не говорили о Берте. Даже много лет назад, когда жили под одной крышей, о нем они не говорили.
— Да не то чтобы. Временами кто-то из нас пытается наладить контакт, но выходит не очень. Элби, знаешь, был очень привязан к матери. Так оно бывает: девочки к отцам, а мальчики к матерям. Думаю, он так и не смирился с тем, что я ушел от Терезы.
Для Берта прошлое всегда было рядом, и он полагал, что у всех остальных это так же.
— Ты бы ему позвонил. Сейчас и так непростое время — праздники, и Терезы нет.
Франни подумала о своем отце, о том, как она встретит праздники через год.
— В Рождество ему позвоню, — сказал Берт. — От Джанетт.
Франни хотела сказать, что разница с Калифорнией составляет три часа, и потому он может позвонить сыну прямо сегодня, хоть сейчас, но Берт не собирался звонить Элби, и попрекать его этим не было никакого толку. Она наклонила стакан и во второй раз поднырнула под джин. Пробралась к колючей сладости тоника и осушила стакан до льда и лайма.
— Хотела бы я остаться, — сказала Франни, и это отчасти было правдой.
Да, она бы хотела подняться в свою комнату и лечь на свою кровать, но вот совершенно неизвестно, стоит ли еще там эта кровать.
Берт кивнул:
— Знаю. Я рад, что ты вообще сумела выбраться. Мне очень приятно, правда.
— Когда ты улетаешь?
— Выеду загодя, — ответил он. — Чтобы не попасть в пробки.
Франни встала и обняла отчима.
— С Рождеством, — сказала она.
— С Рождеством, — повторил Берт, и, когда он отступил, чтобы взглянуть на нее, глаза у него были влажные. — Езжай осторожнее. Если с тобой что случится, твоя мать меня убьет.
Франни улыбнулась и поцеловала его, подумав, что Берт до сих пор все в своей жизни оценивает по принципу, что Беверли спустит ему с рук, а что нет. Она надела туфли у входной двери и вышла на снег. Берт выключал в доме свет, и она минутку постояла на крыльце, глядя, как ложатся снежинки на рукава ее бархатного платья. И вспоминала ту ночь, когда не смогла найти Элби. Берт работал в кабинете внизу, а мать на кухне занималась французским. После обеда прошло уже много времени. Валил снег, прямо как сейчас, и в доме стояла полная тишина. Франни гадала, куда делся брат. Обычно к этому времени он приходил к ней в комнату делать уроки или, наоборот, поболтать, вместо того чтобы заниматься. Она лежала поперек кровати, читала «Возвращение на родину», внеклассное чтение по английскому. Элби, конечно, приходил не каждый вечер, но, если он был не у нее, она обычно слышала, как он смотрит телевизор или ходит по дому. Она все прислушивалась, а потом наконец отложила книгу и отправилась на поиски. Его не было ни в комнате, ни в ванной, ни в кабинете, ни в гостиной, куда он, впрочем, вообще никогда не заходил. Обойдя весь дом, она пошла в кухню.