Сволочи

совесть Логана.

— Пять лет назад, когда ты ещё жила во Френдейле, врачи обнаружили у мамы опухоль мозга. Мы тебе намеренно ничего не говорили. А зачем? Ты заканчивала школу, волновалась, мы не хотели тебя травмировать. Мы надеялись на лучшее, в тихую откладывая деньги, и молчали… В общем, врачи дали маме всего три месяца. Больше, сказали, не протянет. Знали бы они, как сильно ошибались!Ну, мама посчитала, что нужно эти три месяца провести всем вместе. Ты должна помнить, что она стала проявлять больше внимания и заботы, часто говорила о том, что любит нас… А тебе это не нравилось, помнишь? Сильно не нравилось. В прочем, ты почти никогда не любила телячьи

нежности. И из-за этого ты как раз и поругалась с нами тогда. Прямо в свой день рождения! Накричала на маму и убежала из дома на ночь глядя. Знаешь, как мама плакала? Я не мог её успокоить. А когда ночью заявился полицейский и сказал, что нашей дочери нет в живых… У мамы случился нервный срыв. Она помутнилась рассудком, света белого не видела из-за горя. Каждый вечер я её чуть ли не силком тащил домой с кладбища. Она лежала на могиле и просила у тебя прощения за то, что не удержала тебя в тот вечер. Соседи советовали сдать её в лечебницу, но я не слушал. Я бы ни за что свою Сьюзи не отдал этим санитарам…

Я не могла слушать это. Поэтому я давно отложила в сторону палочки и сидела с полными слёз глазами. Наконец всё, что было внутри, выплеснулось наружу через горькие слёзы.

— Моя малышка, — тихо рассмеялся папа и взял меня за руку. — Не плачь, всё же уже позади…

Он погладил меня по спине и помолчал. Я ревела и не могла остановиться. Мне стало безумно стыдно за содеянное мною ещё пять лет назад. Но маму с папой мне было жалко ещё больше и, откровенно говоря, я просто возненавидела себя за тот поступок.

— Ну, прошёл годик-другой, — продолжал отец, — мы поняли, что врачи поспешили со своим приговором, но нас обоих это мало утешало. Мама твоя вроде как успокоилась. Нет, успокоилась — это не то слово. Знаешь, я её временами не узнавал. Она стала закрытой, нелюдимой, проводила время в углу на кресле: сидела и вязала, иногда приговаривая: “А Мэдисон понравилось бы”. Не знаю, как я сам с ума не сошёл в этой обстановке. Да, я тоже тосковал, ужасно тосковал… Радовало то, что Сьюзи осталась жива: жила да жила себе, будто знала, что на тот свет ей ещё рано. В общем, скоро мы привыкли жить вдвоём. Без тебя. Сьюзи совсем скоро решила сменить обстановку, мы уехали в Лос Анджелес и якобы твои останки перевезли туда же. Мама ездила на кладбище лишь по праздникам, и вроде бы всё ничего… Но тут, как гром среди ясного неба, вдруг появляешься ты. Естественно, своими словами ты насыпала соль на не зажившую рану матери, а она, как я уже сказал, двинулась умом. И плюс ко всему — мать уже свыклась с мыслью, что тебя больше нет.

— А ты?

— Я тоже свыкся. Но когда увидел тебя тогда на пороге своего дома… я сразу понял, что моя дочь жива.

Он обнял меня еще крепче и чмокнул в макушку.

— Но почему ты не пустил меня в дом? — не поняла я.

— Да я и пустил бы, если б не мать. Она совершенно помутнилась бы рассудком, если бы ты с нами снова зажила… Ну, а если говорить честно, мне просто захотелось тебя проучить.

— Проучить?

— Именно, — вздохнул отец. — И теперь понимаю, как глупо и необдуманно поступил. Понимаешь, когда я увидел тебя спустя пять лет, у меня внутри всё перевернулось. Мне захотелось тебя наказать, хотелось, чтобы ты почувствовала то же, что чувствовали мы с матерью в се эти пять лет. Ну вот я и сделал вид, что не признал тебя. А ты, Мэдисон, прости меня, дурака старого. Прости, пожалуйста… Я же плохого тебе не хотел сделать. Не знаю, что нашло на

меня.

— И ты меня прости, пап, — проговорила я дрожащим голосом. — Я была такой идиоткой! Мне хотелось убежать от проблем, и я даже не подумала о том, что будет с вами… Прости!

— Бог простит, доченька, — ласково сказал папа, не переставая гладить мою спину. — Мы заслужили прощения. Оба.

Я снова зарыдала, уткнувшись носом в плечо отца. Он говорил, что всё позади, но я-то понимала: всё только начинается…

— У меня остался всего лишь один вопрос, — произнесла я, успокоившись.

— Какой?

— Кому понадобилось “убить” меня?

— Этого, дочка, я сказать не могу, — растерянно пожал плечами папа. — Но клянусь, я готов на куски разорвать этого человека! Не важно, кто это. Я готов.

Тут мне пришла в голову одна мысль, и я поведала отцу обо всём, что случалось на съёмочной площадке. Не забыла упомянуть даже об Алисе, которая долгое время была подозреваемой. Кстати говоря, в последнее время ничего подобного со мной не случалось… Да и слава богу!

— И я думаю, — в завершение произнесла я, — что тому, кто подстраивал всё это, может быть, и была выгодна моя “смерть”.

— Так… — вздохнул он. — Над этим надо подумать. А что-то уже поздновато. Может, пойдём?

Я согласно кивнула, и мы покинули ресторан.

— Я так рад, что мы волей судьбы с тобой встретились в парке, — признался папа, когда мы шли по слабо освещённой улице домой.

— Ты не представляешь, как я этому рада. А куда мы идём?

— К нам домой. Думаю, мама будет в восторге от встречи.

Я остановилась.

— Ты же сам сказал, что… что она не в своём уме. Господи, как больно это говорить!

— Сказал.

— А маме не станет плохо, когда я покажусь ей на глаза?

— Не думаю, — мотнул головой папа и взял меня под руку. — Попробуем ей всё объяснить.

— Не знаю, пап… Я не уверена.

— А по-твоему, мы должны скрыть от неё нашу встречу?

— Нет.

— Ну вот и всё, котенок. Идём, идём, ничего не бойся.

Похолодало.

Мы с папой стояли на крыльце; он улыбнулся мне и достал ключи. Прогремев ими, отец вставил один ключ в скважину и несколько раз прокрутил его. Дверь со скрипом отворилась, и папа пригласил меня в дом. Я вошла.

В ноздри сразу ударил запах скандинавских тостов. Я сняла обувь и скромно остановилась в коридоре.

— Сьюзи! — прокричал папа с порога. — Я вернулся домой!

— Мой руки и садись за стол, — послышался тёплый голос из кухни, который сразу вернул меня в детство.

Отец махнул мне рукой и двинулся к столовой. Я потопала за ним.

На кухне царил запах только что сварённого кофе. Мама стояла к нам спиной: она была занята приготовлением какого-то блюда и не обращала внимания на вернувшегося домой мужа.

— Дорогая, — начал папа, — а я ведь не один пришёл.

— Дэвид! — воскликнула мама, не поворачиваясь, и сняла фартук. — Что ж ты не сказал, что у нас гости?!

Она повернулась к нам лицом. Так-то и не скажешь, что эта женщина пережила страшное горе и теперь сидит дома, на пенсии. Её лицо выглядело довольно молодо, когда-то длинные волосы были подстрижены выше плеч. Однако глаза горели так же ярко, как и пять лет тому назад.

Мама нахмурилась и медленно подошла ближе. Она мотнула головой, проверяя: не наваждение ли это всё? И, в конце концов, мать ткнула мне в плечо пальцем.