Своя-чужая жизнь, или Верни мою любовь

Винтер Алена

Именно таким потерянным и ослепленным гневом выглядел Рэм, стоя у подъезда и обдумывая нечто. Малиновский злился – он терпеть не мог, когда Рэм пребывал в подобном состоянии. Но больше всего раздражало его то, что причиной этого упадочного настроения являлась какая-то баба, в которой, по мнению Малиновского, не было ничего особенного, лишь пустой гонор и некоторая привлекательность. Наверняка Анна сперва поманила Рэма, а потом выставила за дверь, как это уже не раз случалось. Она вела себя подобно собаке на сене: испытывала желание и одновременно отвергала.

После встреч с ней Рэм надолго впадал в неконтролируемую ярость, которая убивала и его, и всех тех, кто имел несчастье оказаться рядом с ним в эти минуты.

Малиновский посигналил, привлекая внимание Галеева. Тот безразлично посмотрел на машину и, развернувшись, направился к выходу из двора. Выругавшись матом, Малиновский завел мотор и медленно поехал следом за ним. Через десять метров Рэм остановился, дождался, когда машина поравняется с ним, и открыл дверцу.

– Едем домой, – сказал он, устроившись на заднем сиденье.

– Хорошо, – кивнул Малиновский.

– Интересно, как она выжила и почему пряталась в течение целого года? – отвлеченно проговорил Рэм.

– Предполагаю, что Анна вернулась лишь с одной целью, – сказал Малиновский, остановив машину у въезда на оживленную улицу.

– Месть?! – Глаза Рэма загорелись, словно в предвкушении опасной, но интересной игры. – Мне?

– Вряд ли, – поцокал языком Малиновский. – Ее мишень – Вероника. Наверняка смерть Владислава Романова – ее рук дело. Поэтому рекомендую тебе быть осторожным. Когда баба вершит возмездие, она становится очень изворотливой и изобретательной.

– Следи за словами! – предупредил его Рэм. – Анна – не баба.

– Прошу тебя, – впервые в жизни голос Малиновского утратил жесткость, он стал мягким, упрашивающим, – забудь о ней и уезжай! Она не принесет добра никому из нас. Как, впрочем, и ее сестрица.

– Не указывай мне, что делать. Лучше держи под контролем Веронику. Не желаю, чтобы она натворила глупостей, навредила Анне или, хуже того, распустила язык.

– Зная Веронику, могу сказать, что она всегда в полной боевой готовности. Может, остановим ее? – Малиновский тихо рассмеялся заученно-стеклянным смехом, который всегда звучал одинаково и не имел различий в интонациях.

Он несказанно обрадовался собственному предложению и надеялся, что Рэм примет его. Если избавиться от одной сестры, то со второй будет справиться намного легче. Помехи следует устранять, потому что они мешают жить, а сестры Кирсановы являлись не обычным препятствием – они были неимоверно сложной преградой на пути к спокойствию Рэма и Яна. С их исчезновением Рэм придет в себя, в этом Малиновский был уверен. Однако, пока обе Кирсановы существуют, Рэм не преодолеет эти чувства, от которых он не имеет сил отказаться. Они сломают его, измучают, убьют, наконец, но так и останутся в его душе.

– Нет, – отозвался Рэм, понимая, к чему клонит Ян. – Не сейчас.

Глава 17

Вероника подхватила Сашу на руки и прижала его к себе.

– Как же я соскучилась! – прошептала она. – А ты,

любовь моя?

– Мама, – проговорил Саша, трогая ее лицо. Вероника взяла его маленькую ручку и поцеловала каждый пальчик.

– Я забираю сына, – сказала она, повернувшись к толстушке Лиде, которая с сожалением смотрела на эту исполненную любви сцену.

– Мы еще не завтракали, – растерянно проговорила Лида, но не посмела ослушаться и принялась собирать сумку. – Когда вы вернетесь?

– Не знаю.

– Но… – Лида остановилась перед Вероникой, с тоской посмотрела на нее, потом – на племянника.

– Что – «но»? – спросила Вероника, забрала сумку и, не выпуская Сашу из объятий, направилась к машине.

– Будет неправильно, если ты заберешь мальчика. – Лида бежала рядом, готовая в любую секунду разрыдаться. – Мы хотим, чтобы он жил с нами!

Вероника резко остановилась и надменно оглядела сестру Влада. Лида мгновенно вжала шею в плечи и сделала шаг назад. Она выглядела испуганной и жалкой, отчего Веронике захотелось ударить ее сумкой по огромным бедрам, на которых колыхалась широкая юбка. Вероника не любила Лиду за слабохарактерность и излишнюю деликатность. Она, будучи строгим и язвительным театральным критиком, которого в профессиональной деятельности люди предпочитали обходить за километр, в домашней жизни толком не умела ругаться, а услышав матерное слово, готова была потерять сознание, настолько это шокировало ее нежную душу. Этот вежливо-жирный шарик застыл в ожидании ответа, и Вероника усмехнулась, испытав желание сочно выругаться, чтобы увидеть ее расширившиеся от ужаса глаза и подергивающуюся от обиды верхнюю губу. Однако Вероника сдержалась, но не из уважения к Лидии Александровне, а потому, что она держала на руках ребенка, в чьем присутствии не могла вести себя по-хамски.

– Скажи тете «До свидания!», – попросила она Сашу, и тот протянул ручки вперед.

– Пока, – весело произнес мальчик, обнимая Лиду за пухлую шею.

По дороге в Москву Вероника позвонила Рэму, предупредив, что она направляется к нему. Она не объяснила причин столь спешного визита, но уже заранее знала, что он будет недоволен ее просьбой.

– Ты с ума сошла! – прошипел Рэм, не посмев повысить голос, так как Саша настороженно рассматривал его. – Я не нянька!

– Придется научиться, – отрезала Вероника. – Мне не с кем оставить сына, а ты прекрасно подходишь на роль гувернантки. – Она подтолкнула ребенка к Рэму и указала рукой на стоявшую у порога сумку: – Вся нужная одежда – здесь.

– Чем мне его кормить? – беспомощным голосом спросил Рэм, осторожно дотрагиваясь до ребенка, словно боясь причинить ему боль.

– Едой, – улыбнулась Вероника. – Александру уже два года. В Интернете прочтешь, чем кормят детей его возраста. Если не справишься самостоятельно, попросишь Малиновского. Он ведь у тебя мастер на все руки, поэтому поможет в случае необходимости.

Рэм усадил мальчика на диван и, подойдя к Веронике, взял ее за плечи.

– Что ты надумала? – спросил он, с силой сжав пальцы.