Своя игра. Тетралогия
Шрифт:
Мы прошли где-то метров семьдесят, прежде чем увидели их. В подворотне слева. Среднего размера, примерно одинаковые. Кто это был? Местные гопники?
Тут я дал маху. Коряги превратились в рослых, закованных в броню псов с горящими глазами. Что указывало на предельно развитую способность видеть в темноте, но мне показалось, будто зенки волкодавов пылают прежде всего от служебного рвения.
«Патрульные собаки его благородия начальника стражи, – сообщила система примерно тем тоном, каким задержанным зачитывают правило Миранды в американских фильмах про бандитов и сыщиков. – Бесстрашные и неподкупные, они неусыпно следили за порядком, и ни один преступник не мог себя чувствовать в
Да уж, подумал я. Надо быть дураком, чтобы чувствовать себя спокойно, когда такие твари бродят где-то поблизости. А дураков среди преступников мало. На воле – точно. Они в основном сосредоточены на каторжных рудниках.
Псы с лаем набросились на нас и едва не сбили Люцифера с копыт. Как и в случае с ящером, противники превосходили нас в подвижности, уступая в силе. Правда, они не имели убойного вооружения «гвардейца», зато широко пользовались замедляющими и связывающими заклинаниями. Через полчаса – полчаса!!! – драки меня интересовали только две вещи: что за сучье благородие командовало стражей Зальма, и где его найти, чтобы рассчитаться за доставленные подчиненными неприятности. Собаки измотали нас в хлам прежде чем погибли; лут с них не окупил и четверти затрат на восстановление. И все это перед финальным боем, в котором решится, засчитается ли нам сегодняшняя ночь.
В Храм Четырех Стихий мы вошли с первыми признаками рассвета в небе. Мало того, что объект самый трудный, так еще приходилось спешить. Жрецы-мутанты тут же принялись обрабатывать нас доступным им волшебством, и зачистка оказалась тяжелейшей. Мы завершили ее промокшие, замерзшие, местами обгоревшие, до дна опустошенные. Зато взяли по уровню на брата. Кроме того, каждый получил плюс десять процентов устойчивости к стихийной магии, а из материального нам досталась дарохранительница с сотней золотых и двумя расчетными драгоценными камнями еще по пятьдесят. До восхода солнца оставалось всего несколько минут. Я оценил наше с Люцем состояние и предложил наружу не выходить. Еще сутки боев сразу следом за такой ночкой мы не выдержим. Надо взять выходной. И провести его лучше не на улице, закрывшись магическим кругом, в который многие монстры способны беспрепятственно проникнуть, а под защитой стен.
– Но храм с наступлением дня превратится в камень! – возразил конь.
– Только снаружи, а не внутри, – почти уверенно сказал я.
– Откуда знаешь?
– Это подсказывает мне мое недавно народившееся сверхчувственное восприятие. А также здравый смысл. В городе должны быть места для отдыха. Иначе его не пройти никому, кроме разве что рыцаря ордена Недремлющих уровня этак восемьдесят пятого. Между тем Зальм находится слишком близко к окраине Гинкмара, чтобы быть настолько хардкорным.
– Правило «чем дальше от центра, тем безопаснее» не всегда соблюдается в проклятых землях. Как и в заброшенных городах.
– Я в курсе. Однако мне кажется, что в отношении расположения Зальма в Гинкмаре оно справедливо. Поскольку действует в самом городе. Мы уже в этом убедились.
– Да. И все равно риск слишком велик. Потому что цена ошибки велика. Что будет с нами, если храм все же превратится в камень весь?
– Не случится такого. Хотя бы из-за нас. Мы подвержены всем опасностям Зальма, но на нас не распространяется проклятие, которое на нем висит. Вспомни, как ты сам меня вразумлял в Арнауре, когда мы решали, оставаться на ночлег в надвратной башне или нет. И ты тогда сказал, что раз мы взяли башню с боем, она наша, и изгнанные из нее монстры обратно не вернутся. Так и здесь мы то же самое имеем! Храм занят с боем. Жрецы не возродятся, пока мы остаемся здесь. Любое захваченное помещение трофей само по себе, помимо взятой в нем добычи. Как бывают трофеями захваченные во время войны крепости, земли, государства. А если храм наш трофей, как с нами может случиться в нем что-то плохое? Ты
Люцифер неуверенно переступил с ноги на ногу. Неужели придется и дальше его убеждать? При том, что дай он себе труд подумать, и сам мог бы объяснить мне то, что я ему только что объяснял.
Нет, ни к чему его убеждать. Дальнейшее не убеждением будет, а уговорами. А Люц не девочка, чтоб его уговаривать. Сам должен понять. Зря ему что ли Этьен интеллект прокачивал до уровня совсем не среднего разумного и способности к связной речи?
– Если сомневаешься, мы уйдем, – сказал я. – Только учти, что на улице нам полный релакс не светит. Второй день – не первый, неприкосновенности на стоянках не жди. Лагерь, где бы мы его ни разбили, окажется уязвим к атакам. И нам, возможно, придется отступить из города.
– Прости, Иван! – раскаялся Люцифер. – Боевому коню полагается не ведать страха и во всем поддерживать хозяина. А я поддался глупой боязни и смущаю тебя!
– Ну, полагается… Мало ли кому что полагается. Я ж тебя не корю. Только решай быстрее. Солнце вот-вот взойдет. Мы остаемся или уходим?
– Остаемся. Конечно остаемся. И да оправдается твой расчет!
– Не оправдается – загнусь раком, и ты распинаешь мне задницу копытами. Сразу же, как только у меня появится задница, которую можно распинывать, а у тебя – копыта. До этого можешь ругать как хочешь, если сохраним способность общаться. Слова против не скажу – поделом мне!
Глава 17
Я подошел к распахнутым настежь дверям притвора и встал у порога. Люц последовал за мной, остановился чуть сзади и положил мне голову на плечо. Из глазницы костомеха выпорхнула Весточка и уселась на другое плечо. Э-э-э, как неловко получилось! Твоего-то мнения мы не спросили! Хочешь улететь отсюда? Или остаешься тоже?
Птичка, понятно, не ответила. Однако ее вид говорил о том, что никуда она улетать не собирается. Главное, что кровопролитие закончилось и наступил очередной мирный период нашей жизни.
Над Зальмом разгоралась заря. Как только над крышами домов сверкнули первые солнечные лучи, двери захлопнулись. Я попробовал их открыть – не вышло. Окна потемнели – что с уцелевшими витражами, что с выбитыми, – и через них тоже не удалось разглядеть происходящее снаружи. Валявшиеся в притворе трупы служек и жрецов исчезли, оставив лут кое-где, или ничего не оставив. Со стен сошли пятна копоти от огненных заклинаний. Мгновенно испарились лужицы воды вокруг разбросанных всюду тающих ледяных игл, пропали и сами иглы. Опрокинутые ковчежцы со святынями заняли свои места у стен. Мы прошли в главный зал, посреди которого замер костомех, заглянули в Святая святых – всюду порядок, порубленные тела не валяются на полу, портя интерьер. Храм превратился в камень лишь снаружи, как я и предсказывал. Внутри он остался храмом, и даже заливавший его ночью противный тусклый свет – тот же, что и в других зданиях, – сменился на более яркий и приятный.
Превращения на этом не завершились. Затхлый воздух посвежел. Храм обновлялся: становился таким, каким был до проклятия. Зарастали трещины в мозаичном полу, становились ярче потускневшие фрески на стенах и потолке. Утварь также претерпевала апгрейд – восстанавливалась сама по себе, все ярче сияя самоцветами и позолотой. Наверно, наполнились сокровищами и сундуки в хранилище, но это мы проверять не стали. Все равно оттуда ничего не забрать с собой, как и из остальных помещений. Чудо будет длиться ровно до следующего рассвета, после чего начнутся обратные изменения. Любыми вещами мы сможем пользоваться только пока находимся здесь.