Своя правда

Шебалин Дмитрий Васильевич

На следующий день меня вновь сопроводили в ту же допросную комнату, где на этот раз сидел неприметный чиновник, который аккуратно и неторопливо выложил передо мной несколько бумаг.

— Уважаемый Мазай, — обратился он ко мне, а я успел отметить, как изменился мой статус «обвиняемого». — Я уполномочен сделать вам предложение от господина Протеруса, который своей милостью готов дать вам выбор.

— Что ж, могу я узнать между чем и чем мне предстоит выбирать?

— О, конечно, прошу, — чиновник пододвинул ко мне бумаги.

К моему удивлению, там было лишь 2 коротких документа в двух экземплярах каждый. На всех страницах были уже проставлены подписи.

Первый лист был мировым соглашением, по которому мне предоставлялась отсрочка по выплате 50 золотых на три года. При этом первый взнос в размере 12

с половиной монет необходимо было сделать сразу. Магистр будто бы знал сколько денег у нашего отряда в распоряжении прямо сейчас. Хотя почему «будто»? Уверен, что действительно знал.

Второй лист представлял из себя необычный контракт. Даже скорее обязательство его заключить по требованию нанимателя в обмен на снятие обвинений. Отряд наемников, возглавляемый мной, однократно был обязан в приоритетном порядке согласиться на заключение контракта с указанным нанимателем по его запросу. В случае наличия обременения другим текущим контрактом — то сразу после его завершения. Оплата заявлена как «стандартная и соответствующая сложности выполнения контракта». Надо сказать, про оплату — довольно размытое понятие, но в качестве арбитража было допустимо привлечение гильдии наемников для подтверждения стоимости оказываемых услуг. В случае отказа от его заключения нужно было выплатить неустойку в размере все тех же 50 золотых монет.

Вот и что из этого выбирать? Оба варианта плохие и оба подставляют моих ребят. Но, с другой стороны, если бы не я, то им бы сейчас уже было бы все равно. А потому внутренне я все же был готов принять это решение самостоятельно, ни с кем не совещаясь.

Я взял перьевую ручку, любезно предоставленную мне чиновником, и подписал одну из бумаг. Удовлетворенно кивнув, он взял лист с мировым соглашением и поднес его к горящей на столе масляной лампе. Я еще подумал, для чего она тут, ведь в комнате было и без того светло. Невыбранная мной опция вспыхнула и сгорела дотла. На столе же остался лежать лишь подписанный мной контракт на пока еще необъявленную заказчиком услугу.

* * *

Магистр Протерус, один из сильнейших магов Павелена, последний из тех, кто удостоился получить это звание, больше всего не любил, когда в бег его интересной, но размеренной жизни вмешивалось что-то, способное сломать устоявшийся ход вещей. Он не был из тех людей, которые в поиске новых ощущений любили ходить по краю, балансируя между взлетом и провалом, жизнью и смертью. Или тех, которые пресытившись доступными благами искали новые способы получения удовольствий, уже за гранью дозволенного.

Его. Абсолютно. Все. Устраивало.

Единственное, что было способно вывести его из себя и заставить действовать, наплевав на всё и всех, так это искренняя ненависть к Ковену и всем грязным ублюдкам, которые посвятили свой дар этому сборищу темных колдунов. И надо сказать, ненависть была взаимной. Ковен не простил ему ту пощёчину, когда 20 лет назад к стенам замка тогда еще мастера Протеруса заявились слуги Отрекшегося, требуя выдать укрывающегося там их бывшего соратника — госпожу Мари у су, по совместительству приходящуюся ему, Протерусу, дочерью. Она слишком много видела и знала, чтобы Ковен просто так отпустил ее. И слишком много рассказала своему отцу о своей роли в Ковене, чтобы тот сохранил к ней хоть какие-то теплые чувства. Она уже давно не была той девочкой, которую он когда-то носил на руках и баловал всем, чем только было возможно.

Вместо прощения в его душе воспылала ненависть к Ковену и их прокл я тому полубогу, которому они так самозабвенно поклонялись. Ненависть за то, что те так извратили когда-то дорогого ему человека. По законам Закатного королевства, как и любого другого государства на западе и юге Павелена, за те преступления, что совершила его дочь будучи старшей слугой Ковена, ей полагалась смерть. Даже несмотря на ее благородный статус и силу их семьи. Наверное, он мог бы организовать ее бегство в Дикие королевства или даже в Свободные земли, на что, скорее всего, и рассчитывала Мари у са, когда заявилась на порог его замка в поисках защиты от своих же собратьев. Вот только слухи все равно бы поползли, и тогда отвечать уже пришлось бы ему самому. Как бы силен

он не был, в Павелене найдутся те, кто исполнит приговор. В конце концов, запрет на жертвоприношения установлен самим Первым императором, и ради такого случая он и сам может пожаловать в гости.

Когда слуги Ковена вместе с нанятыми ими наемниками высадились на берег возле его замка, Мариуса еще была жива, но судьба ее уже была предрешена. Вот только будущий магистр не стал разговаривать с незваными гостями, а поубивал их всех на месте, спустив на них всю скопившуюся злость и ненависть. В тот же день он лишил жизни и свою дочь, но сделал это милосердно, без лишних слов и боли.

На следующий год он получил звание магистра, которое признали все сообщества магов цивилизованных государств. А ведь он как можно дольше хотел не привлекать внимания к своей выдающейся даже по меркам мастеров магической силе.

Ковен не прощает своих обидчиков, и все эти 20 лет патриарх и слуги Отрекшегося пытались найти возможность уязвить его, пусть не напрямую, но через близких ему людей, через его планы и интересы, через его репутацию. Но и магистр Протерус так легко не забыл, кто виновен в смерти дочери. И первым в списке числился мастер Хирузен, наставник его дочери, отравивший душу Мари у сы обещаниями их полубога о лживой и заемной силе.

Вот и сейчас магистр знал, что разминулся с этим темным выкормышем в Корпугаре лишь на толику времени. Он лично видел догорающий то ли склад, то ли сарай, от которого так и веяло грязной силой служителей Ковена. Он сумел проследить за повозкой, оставляющей за собой след кровавой магии, и нашел этого Мазая, которого сначала хотел размазать на месте. Но что-то в последний момент его остановило. Может следы ожогов запрещенной магии на теле, а может его странное поведение. В итоге он стал свидетелем того, как наемники (что выяснилось чуть позже) в прямом смысле слова утопили пару древних артефактов, за которые по самой скромной оценке можно было бы получить не меньше пары тысяч золотых монет. За каждый. Главное знать, кому продать.

А далее магистру Протерусу не составило труда размотать весь этот клубок, допросив сначала купца Квилькома, затем нанятых Людомиром грешских витязей, и даже парочку вовремя сбежавших, а потому уцелевших, бандитов со злополучного склада. Естественно, все они не сразу согласились ответить, но у магистра был просто фантастический дар убеждения.

Для полной картины оставалось лишь услышать правдивую историю этого странного наемника Мазая. Вот только глядя ему в глаза, магистр понял, что не хочет ввязываться в это дело еще больше. Слишком много ниточек сплелось вокруг него, и Протерус отчаянно не хотел вплетать туда свою. Но и пройти мимо он не мог, ведь на конце одной из них он четко видел этого ублюдка Хирузена.

Эпилог

Кто как не чудом выживший человек может по-настоящему радоваться жизни? Вот и сейчас, дважды пройдя по самому краю, я наслаждался всеми радостями простого существования. Без больших планов, без грандиозных идей, без жизнеутверждающих принципов. Просто сидел на перилах в морском порту и ел булку с корицей и маком, подставив одну щеку теплому бризу, а другую — не менее ласковому солнцу.

Никто из моих ребят не мешал мне получать простые удовольствия, не лез с вопросами и уж тем более с предложениями. Хорки и компания усиленно делали вид, что всё в порядке, но я то и дело ловил на себе их короткие тревожные взгляды, которые они «ненароком» бросали в мою сторону, чтобы убедиться, что я еще не съехал с катушек. Я их в этом не винил. В конце концов, восстановленные благодаря Хорки воспоминания о том утре в этом же самом порту действительно говорили, что кратковременная потеря рассудка имела место быть. Вот только даже Хорки не знал всего. Ведь тогда на рассвете он не слышал того голоса, что предлагал оставить кровавые древние артефакты себе, а несогласных и бесполезных первыми принести в жертву. Не знал он и того, что чем больше слушал я этот голос, тем больше его доводы казались логичными и разумными. И каких титанических волевых усилий мне стоило, чтобы не поддастся соблазну и довести начатое дело до конца. Лишь когда треклятый алтарь и жертвенный нож погрузились на морское дно, этот чертов голос наконец заткнулся, а я смог с облегчением потерять сознание.