СВТ. ГРИГОРИЙ ПАЛАМА. АНТИРРЕТИКИ ПРОТИВ АКИНДИНА.
Шрифт:
35. Но если я даже назову Бога высшим всякого утверждения и отрицания, то и тогда я не скажу, что много божественностей. Ибо я научен и покланяюсь одной божественности в одной триипостасной сущности, всесильной и деятельной, [божественности] нетварной не только по сущности, но и по ипостасям, и по силам, и по энергиям. «Ибо нет в Боге ничего тварного, — согласно божественному Максиму, — как и в человеке ничего нетварного» [1334] . Итак, этот единый в единой божественности Бог, невидимый по сущности, согласно богословам, «становится видимым энергиями, будучи созерцаем в неких свойствах, [наблюдаемых] окрест Него» [1335] , «а никакое из божественных свойств не является благоприобретенным» [1336] . Так что мы говорим не о двух нетварных божественностях, но в то время как Варлаам и Акиндин нечестиво рассекают одну божественность на тварное и нетварное и одну лишь высшую всякого зрения сущность называют нетварной, а энергии и свойства, по которым видится Бог, — тварными, мы, благочестиво соединяя нечестиво разрываемую ими божественность, говорим, что нетварно и то, и другое — и сущность Божия, и энергия. И мы приводим богоносных отцов, которые называют нетварной божественностью то высшую всякого выявления и выражения сущность, то богоприлично выявляемые и именуемые энергии, так что ни то, ни другое — не вне единой нетварной божественности. Поэтому–то и светлость божественной природы, которую в будущем веке боговидные будут вечно видеть неизреченно озаряющей их из богомуж{стр. 293}ною тела, великий Дионисий и здесь показывает нетварной, так как она есть боготворная энергия.
1334
Ср.:
1335
Григорий Нисский, Толкование на заповеди блаженства, 6 — PG 44, 1269А.
1336
См.: выше примечание к 1, 7, 28.
36. Ведь чуть выше только что приведенного он, сказав, что «теперь мы с помощью чувственных [вещей] посвящаемся в умопостигаемые [таинства], и с помощью сущих — в сверхсущностное, и с помощью частных символов — в сверхъестественную и не имеющую образа простоту» [1337] , затем прибавляет: «а тогда, когда станем нетленными и бессмертными, и достигнем христовидного и блаженнейшего окончания, мы осияемся видимым богоявлением, подобно ученикам в божественнейшем преображении» [1338] . Следовательно, очевидно, что он показал, что это богоявление — не только превыше чувственного, но и превыше всего сущего, или, иначе говоря, что оно пребывает сверхсущностным и нетварным. Ведь это теперь, говорит он, мы сущими посвящены в пренебесное, а не тогда. Ибо тогда не будет нужды ни в воздухе, ни в свете, ни в месте, ни в других таковых вещах, но вместо всего нам тогда будет, по апостольским и отеческим преданиям, Бог [1339] . Так что оное видимое богоявление не есть чувственный свет, и не посредством него, пребывающего чувственным, как неразумно говорит Акиндин, видится тогда нетварный свет. Но само тогда видимое и неизреченно усмотренное на горе апостолами есть нетварный свет, ибо «неприступный и вневременный свет, преобразивший Его плоть, — как пишет боговдохновенный Критский предстоятель Андрей, — преизбытком своего светолития сверхсущностно воссиял» [1340] . Как же будет тварным и чувственным светом сверхсущностная светлость? Как он, будучи светлостью, называется божественностью? Как он [пребывает] за пределами всего? Как побеждает всякую природу? Почему нет ни одного из числа сущих, что вместило бы его преизбыток светлости? Как он является пищей ангелов? Почему не только видится, но и славословится ими? Почему он — первообразная красота , безначальный луч, неограниченное сияние и тому подобное? И что за нужда вновь перечислять все уже тысячу раз сказанное?
1337
Дионисий Ареопагит, О божественных именах 1, 4 — PG 3, 592В.
1338
Там же, 592ВС.
1339
Ср.: 1 Кор. 15:28; Григорий Нисский, О душе и Воскресении, 3 — PG 46, 104В.
1340
Андрей Критский, Слово на Преображение — PG 97, 949В.
37. Итак, поскольку [эта божественность] была видима, — хотя и неизреченно и сверхъестественно, ибо [тот свет] был видим «перешедшими от плоти к духу изменением чувств, которое произвел в них Дух» [1341] , — постольку называется видимой и умопостигаемой божественностью, как показывающая то, что в Боге познаваемо, и положительные о Нем определения представляющая словами ис{стр. 294}тины: не только [сказанное о Нем] что Он есть Светлость, и Красота неизреченная, и Свет высочайший, Просвещение всякой словесной природы, и То среди умопостигаемых, что среди чувственных — солнце, но и что Он — Мудрость и Благость, и Сила. А поскольку было предложено невыносимое зрелище, и к тому же — [невыносимое] для столь опытных в божественном [мужей], сверхъестественно приемлющих и [одновременно] не приемлющих, что самое парадоксальное, чувство того, что сверх природы, и посвящение в это, постольку является и называется высшей ума и высшей зрения не только людей, но и самих ангелов. «Ибо сокровенна была слава, — говорит [Иоанн Дамаскин], — в видимом теле для не вмещающих того, что невидимо и ангелам, прежде чем не изменятся их глаза, так чтобы из слепых им стать видящими» [1342] , и: «они видели в исступлении из всякого чувственного и умного восприятия» [1343] . Но этим обнаруживалась и непостижимость и сверхнепознаваемость Божьей сущности, или, иначе говоря, указывался способ превосходящего и апофатического богословия, как и сказал божественный Максим.
1341
Максим Исповедник, О недоумениях к Иоанну, 22 (5, 18), PG 91, 1128А.
1342
Иоанн Дамаскин, Homilia in transfigurationem domini, 12 — PG 96, 564C.
1343
Андрей Критский. Слово на Преображение — PG 97, 949С.
И таким образом оная светлость, в себе самой показывающая величие подающей ее божественной природы, показывала [свою] неотделимость от нее, демонстрируя, что одна божественность Божия, в нетварной сущности, и нетварной силе и энергии, и воссиянии, и благодати, и светлости узнаваемая, которую [сами] рассекая на тварное и нетварное, Варлаам и Акиндин затем именуют двубожниками тех, кто считает нетварной не одну лишь божественную сущность, но и славу, и благодать, и светлость божественной природы, как и Арий [называл двубожниками] тех, кто мыслил нетварным не только Отца, но также и Сына. «Но, — говорит он, — видимым богоявлением высокий Дионисий называет тело Христово». Да, но созерцаемое в присносущном свете, и озаряющее видящих, как учеников в том божественнейшем преображении, о каковом свете у нас идет речь. И ты явным образом и во многих местах твоих сочинений этот свет — не знаю, что с тобой такое случилось! — называешь тварным и чувственным; мы же — единомысленно с богопросвещенными отцами — нетварным, вневременным, несравненным, безначальным, невечерним, нескончаемым. «Но и я, — говорит он, — превознося его, хотя он и чувственный, называю его высшим всякого солнца, как ты слышал». Кажется, у тебя и чувства извращены, и даже того ты не способен увидеть, что в чувственном мире есть только одно солнце, ибо не об одном, но о многом говорится «всякое», а «солнце» — это единственное число. Так что ты, вообразив и сложив воедино много солнц, еще вообразил, будто [тем самым] превозносишь над многими творениями то, что почитается тобой за творением. А боговдохновенный Дамаскин — не так, но отвергая твои превосходные степени как нечестивые и следуя еван{стр. 295}гельским богоглаголаниям, он говорит: «воссиял как солнце, не потому, что бы Он не был светлее солнца, но обращаясь к связанным узами плоти, приводит образец, не совершенно уподобленный. Ибо невозможно нетварному без упущений отобразиться в твари» [1344] .
1344
Ср.: Иоанн Дамаскин, Homilia in transfigurationem domini, 13 — PG 96, 564D–565C.
ГЛАВА 12
О том, что в искаженном виде он приводил и речение честного Максима, благодаря которому изобличается, что он впал во многие странности, выдумывая, будто свет преображения есть плоть, и с разных сторон показывая себя многобожником и одновременно безбожником.
38. Акиндин опять говорит: «Но дивный Максим, истолковывая это высказывание великого Дионисия, говорит, что великий муж назвал здесь видимым богоявлением одушевленную Христову плоть, против думающих, что Христос — не с телом». Воистину, Акиндиново понимание, которое он приобрел в учениях богоносцев, есть некое обыкновенное усечение и извращение божественных [слов]. Ибо он не только одну божественность рассекает на две разнородные, но и божественные речения святых раздергивает на противоборствующие [друг другу] мысли, в чем он [как] во многих случаях прежде, [так] и в немного выше [приведенных] духодвижных словах Божьего светильника Дионисия был изобличен. Теперь же написанное честным Максимом для изъяснения этих [слов Дионисия] он не только усекает, чтобы придать им противоположный
1345
Максим Исповедник. Схолии на «О божественных именах», 1, 4 — PG 4, 197С.
1346
Ср.: 2 Петр. 1:4.
1347
Максим Исповедник. Схолии на «О божественных именах», 1, 4 — PG 4, 197С.
{стр. 296}
Следовательно, согласно Акиндину, и свет тот — не что иное, как плоть, что с очевидностью [служит признаком] нечестия: ведь невозможно даже представить себе, каким образом свет будет одушевленной плотью [1348] . Поистине, если просто Владычное тело, Его одушевленная плоть, есть видимое богоявление, то что же тогда такое — преображение? Или, согласно Акиндину, ничто? Почему же тогда на одной лишь вершине Фавора и одним только взошедшим с Иисусом [ученикам оно] было видно, и им явным образом воссияло, а не по всей Иудее и не всем тогда жившим, или хотя бы [всем] приемлющим воплощенное Слово как истинного Сына Божьего? Разве не совершенно лишено света Акиндиново учение о свете?
1348
В оригинале фраза «…, » представляется темной, возможно испорченной. Поэтому мы перевели ее, исходя из общего смысла параграфа. Новогреческий перевод «…, » не только не соответствует оригиналу, но и заменяет предлог «» — «с» — на прямо противоположный. Нашему же прочтению соответствовал бы вариант: «…, о [], …».
39. Но божественный Максим вторит богоглаголивому Дионисию и говорит, что умопостигаемое богоявление будет нами тогда причаствуемо совершеннее [1349] . Акиндин же называет его как бы представлением и уразумением нетварной божественности — а ведь не найдешь не приобретшего его даже и сейчас, разве только это будет кто–то из совсем непосвященных. А причащение далеко отстоит от уразумения. Ведь стяжать разумение любви и благости, и вообще всякой добродетели (хотя бы и совершеннейшей) легко, а стать причастным [ей] — [относится к числу] чрезвычайно трудных [дел]. И совершеннейшим богоявлением мудрый в божественном Максим называет там не то, которое превыше ума, но само умопостигаемое, не отделяя его от того [совершеннейшего]. А Акиндин одно лишь высшее ума называет совершеннейшим, каковое именует и высочайшим состоянием, худо отделяя его от прочих, не поняв, что эти вещи разделяются нераздельно и слагаются разделенно. Но и само умопостигаемое [богоявление] сильный в божественном Максим назвал совершеннее причаствуемым не в сравнении с видимым, но с тем, что ныне возникает в достойных. Поэтому он и сказал: «тогда нам будет совершеннее». А Акиндин, сравнивая друг с другом те богоявления и светоподания, которые он сам не хорошо разделяет, одно называет высшим другого и более совершенным состоянием.
1349
См.: Максим Исповедник, Схолии на «О божественных именах», 1, 4 — PG 4, 197D.
{стр. 297}
40. И очевидно, что божественный Максим называет его там затем и видимым, и умопостигаемым, и паче ума богоявлением. «Когда, — говорит он, — обратившись к Богу, и оттуда в совершенстве осиянные, мы единовидно станем одним , освободившись от свойственных нам по составлению [души с телом] противоречий » [1350] , что сам он делает в другом месте еще более наглядным, говоря: «Душа делается богом причащением божественной благодати, и сама обретая покой от всех свойственных уму и чувству действий , и одновременно сдерживая природные энергии тела, обоженного вместе с ней по соответствующему ему участию в обожении: так что один Бог является через душу и тело, когда преизбытком славы побеждены природные признаки [1351] А Акиндин даже Христу этого не дает, но учит, что через одушевленную Его плоть всегда является тварный и чувственный свет, и заявляет, что созерцание этого чувственного света есть постоянная награда для боговидно и превыше чувства видящих вовеки.
1350
Там же, 197D.
1351
Максим Исповедник, Главы богословские, 2, 88 — PG 90, 1168А.
41. Ведь и Григорий, прозванный от богословия, говорит: «А немного позже душа, снова восприняв и сродственную плоть, с которой вместе она философствовала о тамошнем, вместе с ней наследует тамошнюю славу, всю [плоть] впитав в себя и став с нею одним и духом, и умом, и богом, когда смертное и текущее поглощено жизнью» [1352] . А Акиндин дарует таковым вкушение тварного и чувственного света и [доступное] через него обожение, рассекая, несчастный, божество на тварное и нетварное, и тварной божественности предлагая боговидным [людям] причащение, а нетварной — одно лишь воображение и голое мысленное представление, так как, по его мнению, даже боготворящей не является нетварная божественность, но та, которую он называет тварной. Итак, разве это не он — тот, кто превратно понимает и перетолковывает божественное, и рассекает [его] поэтому надвое, и отторгается от истинных богопочитателей? И если даже кто перестанет рассматривать сами его мнения и таковые и толикие новшества относительно христоименитого [бого]почитания, то сам факт, что он безбоязненно извращает и фальсифицирует некоторые из отеческих высказываний, и тем более в таковых [вопросах], разве часть его с неверными не положить [1353] ? А то, что он старается показать самих богословов, и в особенности — корифеев в числе прочих, не согласными сами с собой и друг с другом, и тем более в отношении благочестия, разве не ставит его определенно в лагерь противников?
1352
Григорий Богослов, Слово 7, 21 — PG 35, 781В — 784А.
1353
Лк. 12:46.
{стр. 298}
42. Само уже то, что он называет злославными и открыто предает анафеме тех, с кем единомышлен, показывает, что он — совершенный безбожник, и даже того, кого [сам] называет Богом, не считает за истинного Бога. И [также о его безбожии свидетельствует] то, что он об одном и том же говорит и измышляет противоположное, и тем более — не один раз, а многократно, но [также] и что Бога он называет сущностью без энергии, под предлогом [Его] простоты: ибо не обладающее никакой энергией — не простое, но не сущее. «Ибо какая природа бездеятельна, — говорит богоносный Максим, — или [существует] вне природной энергии? Ибо поскольку она отнюдь не чужда существования, то не чужда и природной силы; а если она лишена ее, то лишится и существования» [1354] . Так Акиндин, следуя таковыми своим мнениями, и обожение воспринятого Владыкой [человечества] объявит тварным. И не только здесь и под предлогом света божественного преображения, но и по — всякому, как и в письме к мудрому предстоятелю Кизика нами дословно приведены [его слова], с помощью которых он дерзнул доказывать это, и совершенно опровергнуты [1355] .
1354
Максим Исповедник, , PG 91, 200В.
1355
См.: Григорий Палама, Письмо к Афанасию Кизическому, 24–26.