Священная ложь
Шрифт:
– Почему мы не живем в долине? – спросила я. – Ведь там живет Бог. Почему мы не рядом с Ним?
– Будем, сестра Минноу, мы обязательно будем с Ним, – ответил Пророк. – Он даст нам знать, когда придет время.
– Как?
– Это решать Ему.
– Значит, сейчас не узнать, когда нам дозволено будет к Нему вернуться? А если мне к тому времени будет уже за восемьдесят? Или я вообще умру…
– Не дерзи! – прошипела третья жена моего отца, Вивьен.
Скрипнули сухие деревянные скамьи – десятки взрослых позади меня заерзали на местах.
– Ты здесь не пленница, Минноу, – спокойно заявил Пророк. – Ты вольна
Я судорожно сглотнула. Неправда. Я знала, чем обернется побег. Вспомнилась Берти с мертвыми глазами и ее измятое, словно перезрелый персик, лицо.
– Нет-нет, я не хочу… Просто волнуюсь перед встречей с Господом…
Пророк улыбнулся и изящным жестом распростер руки в стороны.
– Все мы волнуемся! Так ведь?
Собравшиеся в зале как один согласно кивнули.
Пророк снова повернулся ко мне.
– Надеюсь, Минноу, ты дождешься Его зова. Мы – избранные. Святые пророки небес. И будем щедро вознаграждены за исполнение Божьей воли. Ты не просто встретишься с Ним. Ты будешь каждый вечер вкушать пищу за Его столом. Он омоет тебя и исцелит. Одарит Своим непостижимым зеленым взглядом, и ты будешь навеки спасена.
Глава 15
В Общине я вставала очень рано, чтобы подоить коз и взрыхлить совком грядки, посеять семена или выкопать созревшие овощи. Я привыкла просыпаться еще до рассвета, поэтому теперь каждый день бездумно открываю глаза в одно и то же время, когда воздух только окрашивается красками зимнего утра и тюрьма еще спит. Иногда сквозь решетки доносятся сдавленные рыдания, но чаще бывает тихо и спокойно; можно запросто забыть про охранников с колючей проволокой и представить, что вокруг ничего нет, кроме тебя и собственной души.
Впрочем, в шесть утра каждая люминесцентная лампа вспыхивает, ударяя светом в глаза. Мигом поднимается гомон; здешние обитательницы бредут к унитазам и выстраиваются в очередь в душ.
В душевой приходится раздеваться догола, и чужие взгляды беззастенчиво обшаривают места, которые я привыкла прятать.
На всеобщее обозрение выставляются шрамы, обычно прикрытые оранжевой робой: отметины от хлыста, оставшиеся на спине после бесчисленных порок в детстве, и толстые полосы красной рубцовой ткани, охватывающие обе лодыжки. Впрочем, бросая украдкой взгляды по сторонам, я тоже замечаю на чужой коже сеточки от сигаретных ожогов, красные сморщенные ножевые раны и тонкие белые линии на предплечьях. Тут мои шрамы воспринимаются как нечто совершенно обыденное. Наверное, у каждой здешней девушки прежде был свой Пророк.
Потом следует завтрак: жидкая овсянка и сок из пакетика. И очередь за таблетками.
Из столовой к кабинету медсестры ведет длин- ный коридор. Там в маленьком окошке каждой выдают бумажный стаканчик. Девушки по очереди подходят к окну, берут лекарства и с размаху закидывают в глотку белые, синие и красные кружочки.
Настает черед Энджел. Ее стаканчик полон едва ли не доверху. Она высыпает его содержимое в рот и с хрустом пережевывает.
– Не проще ли проглотить? – удивляюсь я.
– Так быстрее подействует, – отвечает та. – Тем более аддералл по вкусу как «Скиттлз».
Мне полагается только одна таблетка – зато большая и в крапинку, будто яйцо.
Энджел в сотый раз спрашивает, что это.
– Точно не риталин [3] .
Я в ответ отмалчиваюсь. Не хочу ей говорить. Женщина-врач, которая осматривала меня по приезде, сказала, что обязательно нужно принимать этот препарат каждый день.
3
Риталин – стимулирующее лекарственное средство, которое используется для лечения синдрома дефицита внимания и гиперактивности, и нарколепсии.
4
Ксанакс – противотревожное средство для лечения панических расстройств, неврозов или социофобии.
5
Торазин – антипсихотическое средство, которое оказывает выраженное седативное действие; ослабляет или полностью устраняет бред и галлюцинации, купирует психомоторное возбуждение, уменьшает тревогу, беспокойство, понижает двигательную активность.
– Не вздумай никому продавать таблетки, – строго предупредила она.
Врач пояснила, что я слишком медленно расту – видимо, от недоедания. Велела обязательно съедать все, что дают в столовой, а еще каждое утро пить витамины в большой дозировке, как бы больно они ни обдирали горло.
Мы идем обратно в камеру. Таблетки, похоже, уже действуют – Энджел становится более веселой и разговорчивой, чем обычно.
– Думаю, настала пора преподать тебе урок, – объявляет она.
– Какой еще урок?
– Жизни в тюрьме. – Она плюхается на пол. – Первым делом ты должна уяснить, что все здесь делятся на банды. Девчонки предпочитают торговать и держаться вместе. Проще всего с мексиканками. Если раздобудешь лак для ногтей, чтобы им, сразу с ними поладишь. Не вздумай связываться с метамфетаминщицами! У них все мозги набекрень, только и твердят, что о своей химии – как будто она здесь в магазине продается… Стоит вежливо напомнить, что они вообще-то за решеткой, как им совсем сносит крышу. Короче, они больные сучки.
– А ты с кем?
– А я ни с кем. Лесби в целом нормальные, просто держатся сами по себе. На занятиях мы иногда пересекаемся. Они всегда исправно делают уроки, читают книжки, и все такое. В общем, пытаются наладить жизнь. Хотя тоже себе на уме. Короче, не знаю… Здесь нет никого, с кем можно было бы спокойно поболтать по душам.
– А как же я?
Энджел качает головой.
– С тобой еще неясно. Я пока не решила.
– Как будто у тебя есть варианты и ты можешь меня прогнать, если надоем.
– Могу. Просидишь здесь столько же, сколько я, – тоже начнешь командовать.
– А тебе сколько еще сидеть?
– Не лезь.
– Что?
– Не твое дело. Это личное.
– Угу, личное, – хмыкаю я.
– Что тебя не устраивает?
– Господи, я слышу, как ты ночами писаешь в унитаз. Какие тут могут быть личные дела?
– Поэтому я предпочитаю держать в тайне все, что только можно. Не все такие болтушки, как ты.
– Ладно, секретничай, Пиписька, – хмыкаю я. – Теперь буду так тебя называть. Сама напросилась.