Священное сечение
Шрифт:
— Привет! — Перони протянул к девочке руки, моля Бога, чтобы она кинулась в его объятия.
Только он, конечно, желал слишком многого. Она подошла к нему, держа бумажник в правой руке, теперь уже усмехаясь, скаля зубы и вытирая со щек слезы, вызванные радостью, облегчением и страхом.
Перони обнял худые плечи и прижал хрупкое дрожащее тельце к своей широкой груди.
— Не надо больше так пугать дядю Джанни, — прошептал он в гладкие, пахнущие мускусом волосы. — Он уже слишком стар, чтобы переживать
Нет, они не поедут в квестуру. Можно заночевать у Терезы. Или, если она захочет, у Ника. В любом месте, где нет людей в форме или безразличных социальных работников, разочарованно качающих головами и думающих про себя: «Запишем эту дефективную, и пусть кто-то другой занимается с ней».
Черт, он даже не переговорил со смотрителем, после того как этот олух вернулся из питейного заведения. Пора попрощаться со странным жутким местом и вернуться в мир живых людей.
Да, надо поспешить. Перони обернулся и увидел, что смотритель закрывает дверь — вертикальную бронзовую плиту, стоящую здесь уже два тысячелетия.
Странно, смотритель сам закрывает дверь, а ведь обещал эту привилегию Перони.
— Эй, приятель, — крикнул Джанни, — тут внутри еще посетители. Забыл, что ли?
Дверь продолжала двигаться. Наконец она захлопнулась, и внезапное отсутствие электрического света, льющегося с площади, заставило полицейского моргнуть. Его пронзил страх.
Лейла, вся дрожа, прижалась к нему. Смотрителя нигде не видно. Джанни Перони потащил девочку назад в угол, шепча ей на ухо:
— Не бойся. Доверься мне. Просто не высовывайся отсюда, пока дядя Джанни не уладит все.
Она не протестовала. Пошла и спряталась за портьерой, такой неподвижной и тяжелой на фоне древних стен, что казалась сделанной из камня.
Из небольшой будки, которую показал Перони смотритель, раздался звук. Кто-то щелкал рубильником. Лампы освещения начали гаснуть одна за другой, как бы совершая круговой танец. Камеры наблюдения тоже выключаются, подумал полицейский. Это он, чертов убийца. Лейла, кажется, сразу догадалась, каким-то образом почувствовав его присутствие.
Умный ребенок, решил Перони и крикнул в объемную, чреватую неизвестно чем темноту, которую теперь пронзал лишь серебристый лунный свет, льющийся через отверстие в куполе:
— Послушай, перед тобой вооруженный полицейский! И ты не приблизишься к девочке, не наткнувшись на меня. Понятно? — Потом добавил ради простой формальности: — Тебе лучше сдаться. Выходи на свет. Слышишь меня?
В ответ раздался смех, какой иногда можно услышать в кино, — наглый, гнусавый, уверенный. Иностранный смех, так как итальянцы смеются по-другому. Они не знают, как можно превратить бесформенный, бессловесный звук в риторическую фигуру, полную значения и исполненную злорадства.
Впрочем, трудно испугать человека одним только смехом.
Дело не в этом. Перони знал, почему звук заставил его как бы внутренне сжаться, вздрогнуть и беспомощно осмотреться по сторонам. Его поразил симметричный раскат эха, пробежавший вдоль скрытого геометрического канала здания, вновь и вновь пересекая пустое внутреннее пространство, будто человек специально неким мистическим образом пустил свой голос снизу вверх к древнему мертвому глазу, а из него прямо к луне.
Перони щелкнул предохранителем пистолета и попытался вспомнить, когда в последний раз стрелял из своего оружия.
— Лора Ли? Кто она такая, черт возьми?
Эмили знала ответ, но хотела, чтобы Коста сам догадался.
— Сначала расшифруй первое сообщение. Оно послано через три дня после убийства моего отца в Пекине. Может ли тут иметь место совпадение?
— Вполне возможно.
— Нет! Прикинь. Каспар убивает военного атташе. Ему известно, что за ним охотятся всевозможные службы. Так что должны делать преследующие его ребята?
Похоже на правду. Здесь есть своя логика.
— Ты полагаешь, они послали ему сообщение?
— Вот именно, черт побери. Возможно, этим занимаемся мы. Не исключено, что к следствию подключилось ЦРУ. Не знаю. Так или иначе, кто-то с нашей стороны настроился на его линию. Ему говорят: «Нам известно, кто ты такой, где ты был и что делал. Скоро тебе крышка, Билл К. Готовься к расплате».
Коста задумался о следствии, вытекающем из этой идеи.
— В данных обстоятельствах они что-то слишком снисходительны к нему.
— Ты заметил? — спросила она, нахмурив брови.
— А как насчет Липмана? — Эмили искоса посмотрела на него. — Ты говорила с ним об этом?
Ее взгляд пронзал Косту насквозь.
— По-твоему, это было бы разумно в данный момент? Если Липман пока ни о чем не осведомлен, то впадет в ярость, узнав, каким образом я получила информацию. А если уже знает…
Липман, конечно, в курсе. По крайней мере он так считает. Коста вспомнил, как вел себя агент ФБР, начиная с их неожиданной встречи в Пантеоне. Будто какое-то невысказанное знание стояло за всеми его поступками.
— А зиккурат?
Она нажала клавишу. Возникла страница, заполненная техническим археологическим жаргоном. Здесь же три фотографии древнего холма.
— Зиккурат — что-то вроде храма в Ираке. Я предполагаю, Каспар использовал его в качестве базы во время своей миссии. В официальных записях об этом, разумеется, ничего не говорится. Однако прошлым летом ООН послала в Ирак археологическую экспедицию с целью определить сумму ущерба, нанесенного историческому памятнику в ходе двух войн. Я обнаружила следующее…