Святая простота. Рассказы о праведниках
Шрифт:
Андрей со слезами радости горячо обнял друга.
Через полгода после смерти отца молодая чета обвенчалась. Свадьба была очень тихая и скромная, ни пьянства, ни песен.
Настоящим хозяином стал Андрей, Никита от всего отстранялся, хотя и не переставал так же усердно работать, как и прежде.
Никита стал вести себя странно. Глубоко задумывался, мало ел и подолгу вечером молился. В нем совершалось что-то необыкновенное, мучила его мысль: такую ли он ведет жизнь, какую заповедал Христос, и как спасти свою душу, не лучше ли ему
Господь повелел любить ближнего, как самого себя, рассуждал он. Он Сам, живя на земле, заботился не о Себе, а обо всех без различия. Он проповедовал любовь, истину и добро, облегчал страдания людей, утешал печальных, исцелял больных и воскрешал мертвых. А чтобы спасти всех, перенес великие крестные страдания. Этим Он дал нам высокий пример, как жить и как поступать.
Никита часто задумывался над этим и долго ходил угрюмый, но вот лицо его однажды просияло. Он твердо и без колебания решился остаться в миру и всецело отдать свою жизнь на пользу ближним. Для этого ему дома нечего было делать. Сестра его жила счастливо, муж любил ее и был прекрасный и домовитый хозяин. В их маленькой деревушке не было никого, кто особенно нуждался бы в его помощи, а потому он решился оставить свою деревню и идти туда, куда Господь направит его.
В начале августа, после уборки хлеба и до посева озимых, он собрался, зашил в ладанку сто рублей и сказал зятю и сестре:
— Отцовскую избу и все, что в ней и на дворе, я отдаю вам, живите счастливо и мирно. Мне ничего не надо, я уверен, что если когда-нибудь постигнет меня слабость или болезнь и я вернусь к вам, то найду у вас уголок и кусок хлеба для себя.
Зять и сестра, услышав это, горько заплакали и стали просить его не уходить, а остаться жить с ними, но он не согласился. И ушел.
Грустно и вместе с тем радостно было у него на душе. Грустно потому, что он, быть может, навсегда оставлял свою родину, любимую сестру и верного друга, а радостно потому, что он вступил на путь, который приведет его в царство небесное.
До вечера он прошел верст тридцать и остановился в одной довольно большой деревне. Встретив на улице старика-крестьянина, он спросил у него, кто у них тут самый бедный и немощный?
— Да вот, — указал старик на крайнюю, покосившуюся и полуразвалившуюся избенку, стоявшую на косогоре, вросшую в землю по самые окна и с прогнившею крышей, — тут живет старая больная бабушка Антипьевна с своим малолетним внучком — это самые несчастные люди, чуть не умирают с голоду. А тебе зачем?
— Да вот, может быть, Бог даст, я помогу им.
— Помоги, помоги, добрый человек, это хорошо.
И Никита пошел к указанной ему избенке. Дверь в нее оказалась запертой изнутри, он постучал.
— Кто там? — откликнулся старческий голос.
— Во имя Господне, пустите, добрые
— Ох, родимый! Плохо у нас, плохо, и угостить тебя нечем будет, — прошамкала старуха, отворяя дверь.
Она была очень старая и больная, еле передвигала ноги. Лицо у нее было маленькое, все сморщенное, как печеное яблоко, но удивительно добродушное.
— Мне, бабушка, ничего не надо, — ответил Никита, входя.
Он подошел к переднему углу и помолился на икону.
В слабом свете угасающего дня он разглядел такую поразительную нищету, какой он прежде никогда не видел. Кроме пустых закопченных стен, голых лавок да нескольких облитых горшков на полке, деревянной чашки и тряпок, в избе ничего не было. На лавке, близ окна, сидел худенький, печальный мальчик лет одиннадцати, одетый тоже в отрепья.
— Это твой внучек? — спросил Никита у старухи, сняв с плеч котомку и садясь на лавку.
— Да, родимый, — ответила та, — мой внучек и кормилец, Тимоша, он теперь один ходит, побирается, я уж не в силах.
— А давно вы так нуждаетесь?
— Да вот уже с год, как Бог взял у меня сына, и я осталась одинокой со своим внуком, невестка еще раньше умерла.
— А земля есть у вас?
— Есть, да что в ней толку, обрабатывать ее ни я, ни ребенок не в силах, а работника нанять не на что, да и лошадки у нас нет.
— В таком случае возьмите меня в работники, я все вам сделаю, время есть еще, можно будет и землю вспахать, и озимое посеять.
— Эх, родименький, чем же я буду платить тебе?
— Да ничем, бабушка. Я человек одинокий и мне все равно, где бы ни работать, да работать. Ты прими меня вместо сына, и я буду для тебя стараться.
— Да ты что, Божий человек, смеешься надо мною, старухой, аль правду говоришь? Смеяться-то грех!
И старуха в недоумении развела руками, не зная, верить ей или нет.
— Видит Бог, бабушка, я правду говорю тебе, а шутить и смеяться над старыми и бедными людьми я никогда себе не позволял.
— Ах, Мать Пресвятая Богородица! — воскликнула старуха, всплеснув руками, — Да что ты, святой человек, или…
Старуха не договорила и рухнулась ему в ноги. Никита вскочил:
— Бабушка, бабушка, Господь с тобой! Что ты это делаешь! Разве можно…
Он поднял старуху и посадил ее на лавку.
— Давай, потолкуем лучше, как нам устроиться. Ты вот говоришь, что у тебя нет лошади, на чем пахать, значит, надо купить ее.
— Надо-то надо, кормилец, а где денег взять?
— У меня есть, я дам. Нет ли у кого здесь продажной?
— Есть у соседа, Ивана Прокофьича, хороший меринок, не молодой, но крепкий и здоровый, и не дорого просит за него, рублей двадцать.
— Ну вот, мы его и купим… А соха и борона есть у тебя?
— Есть, только надо будет поправить их.
— Ну, это я справлю и семян для посева куплю. А теперь вот что, пошли-ка своего мальчонку купить крынку молока да фунта четыре хлеба, вот мы и закусим на сон грядущий.
Говоря это, Никита достал из кармана двугривенный и дал его мальчику. Обрадованный голодный мальчик опрометью бросился за покупками.