Святая Русь - Князь Василько
Шрифт:
– Чьих будешь?
– спросил Константин.
– Еремей, сын Глеба Ватуты, что кожи мнет, а я у него в подручных.
– Вижу, силушкой не обижен.
– Да есть маненько, князь.
Константин Всеволодович был в добром настроении: и дань собрана богатая и погодье, как никогда бодрящее - с легким морозцем и мягким серебряным снегом.
Константин Всеволодович был не только великим книжником, но и заядлым любителем медвежьей потехи и кулачного боя. Князь подозвал к себе любимого меченошу Неклюда и указал ему на Еремку.
– Поборешь?
Неклюд оценивающими глазами оглядел Еремку и самоуверенно произнес:
– И не таких укладывал.
– Молодец, Неклюд.
Еремка пожал широкими плечами и спокойно отозвался:
– А чо не побаловаться.
Не прошло и минуты, как меченоша Неклюд был прижат лопатками к земле. Князь немало тому подивился: Неклюд - сильнейший в дружине, и это он доказал в злых сечах. И вдруг какой-то Еремка поверг богатыря наземь.
– Хочешь ко мне в дружину?
– Я бы пошел, князь, да батя не отпустит. Ему без подручного, как мужику без лошади.
– С твоим отцом мы поладим, - с улыбкой молвил князь.
С того дня Еремей Ватута стал княжьим дружинником: допрежь в младшей дружине, а затем и в старшей. Проверен был Ватута и в сечах. Меч его был несокрушим и неистов. О богатырских подвигах Ватуты прознала вся Ростово-Суздальская земля.
Через пять лет Константин Всеволодович назначил Еремея своим первым мечником, возвел его в боярский чин и пожаловал угодья в Пужболе.
Боярин Сутяга злорадно хихикал:
– Из грязи да в князи. И кого? Безродного Еремку, смерда?
Константин Всеволодович прознал о словах Сутяги, пригласил в свои покои и резко произнес:
– Когда и кому быть боярином - дело мое, княжье. И перестань, Борис Михайлыч, злорадствовать. Что-то я не видел тебя в сечах впереди рати. Всё в хвосте отсиживаешься, а Ватута живота своего не щадит за Ростов Великий.
Сутяга будто оплеуху получил, хотел что-то возразить, но сдержался, ведая, что Константин крут и горяч. Сказал лишь:
– Прости, князь, но я слишком стар, чтобы в добрых молодцах ходить.
– Это в сорок-то лет?
– усмехнулся Константин Всеволодович.
Сутяга проглотил обидные слова, смолчал, но князь ведал, что от сего боярина можно ожидать любой пакости.
Г л а в а 2
ГДЕ ЧЕСТЬ, ТАМ И РАЗУМ
Тревожными были первые годы младенчества княжича Василька. Еще и полгода не прошло после пострига, как на Ростов двинулось войско князя владимирского Юрия Всеволодовича. Близлежащие села и деревеньки были разграблены и сожжены. Дымы пожарищ доходили до города. Ростовцы поднимались на стены крепости и с тревогой думали: как там дружина, не слегла ли под копьями и мечами неприятеля? Тогда беда. Князь Юрий Всеволодович зол на Ростов, никого не пощадит
Василько, глядя в беспокойные лица челядинцев, спросил:
– А где дядька мой Еремей?
– Дядька твой, боярин Еремей Глебович, ушел с дружиной на неприятеля.
– А почему меня не взял? Меня ж на коня сажали, сказывали, что отныне я воин.
О том же и матери молвил, на что Анна Мстиславна, тихонько вздохнув, с грустной улыбкой ответила:
– Мал ты еще, Василько. Не пришло время твое, но чует мое сердце, еще навоюешься.
– А я ныне хочу!
– топнул ножкой княжич.
Дружина вернулась в Ростов Великий под победный колокольный звон. Усталый Еремей Глебович, скинув с себя тяжелую броню, первым делом повстречался с Васильком. Вскинул могучими, широко палыми руками мальца над головой, спросил:
– Ну, как ты, княжич? Небось, скучал по дядьке?
– Скучал, Еремей. К тебе на войну хотел, но матушка не отпустила.
– Ох, воин ты мой любый!
В княжьем
– Поведай, Еремей.
– Выходит, об Алеше6 хочешь изведать? Добро, княжич. Алеша - сын попа Ивана, что в храме Покрова Богородицы приход имел. Поп-то Иван еще в молодых летах преставился.
– От хвори?
– Какое там, - улыбнулся в пышные рыжеватые усы Еремей Глебович.
– Отче Иван был силы непомерной, быка за рога валил. Ему бы не кадилом махать, а мечом булатным… Доводилось. Чуть князь на ворога - и поп Иван среди дружины. Бывает, молебен отслужит - и рясу долой. Доспех на себя, двуручный меч в тяжёлу рученьку и на супротивника. Лихой! Вражьи вои его побаивались. Напродир шел, мечом недруга до пояса рассекал. Князь не единожды говаривал: тебе, отче, не требы справлять, а добрым ратником быть. На приход твой иного епископ рукоположит, а тебе в гриднях7 ходить.
Но отче лишь посмеивался. Сеча завершится - и вновь в рясу облачается. Князю молвит: служу тебе лишь в беде, а Богу до скончания живота. На то обет8 давал.
Веселый был поп. Ростовцы его чтили. На злато и серебро не зарился, душой не кривил, перед владыкой и княжьими мужами9 не пресмыкался. Таких попов поискать. Корыстолюбцев ныне и среди святых отцов хватает.
– Так от чего ж преставился?
– нетерпеливо вопросил Василько.
– Не по своей воле, а по Божьей… Подойди-ка к оконцу. Ишь, как ноне солнышко греет. Залезай на подоконник. Зришь развалины храма Успения? Когда-то здесь, в конце десятого века, стояла дубовая церковь красоты невиданной. По словам летописца, Успенская церковь « была толико чудна, яково не бывало и потом не будет». Жаль, сгорела в пожаре лютом. Начисто сгорел и весь Ростов, - и княжьи терема, и детинец, и крепость с башнями. Сии беды обрушились и на Владимир. В 1185 году огонь разрушил там 32 церкви каменные и соборную, зело богато украшенную Андреем Боголюбским. Все серебряные паникадила, златые сосуды, одежды служебные, вышитые жемчугом, драгоценные иконы, парчи, куны и деньги, хранимые в тереме, и все книги стали жертвою пламени. Не миновало и пяти лет, как вновь огонь вновь едва ли не весь пожрал Владимир. Едва удалось отстоять дворец княжеский. А в Новгороде многие люди, устрашенные беспрестанными пожарами, оставили дома и жили в поле. В один день сгорело там более четырех тысяч домов. Лютые шли по Руси пожары. Люди трепетали и падали ниц от страха.
А Ростов пришлось заново отстраивать. Боголюбивый князь Андрей, что сидел во Владимире, зело опечалился гибелью чудесной церкви и повелел на ее месте заложить белокаменный храм. Землекопы обнаружили десятки захоронений, среди коих нашли и гроб с Леонтием - третьим епископом ростовским. До него были Федор и Илларион, но судьба их оказалась горькой. В Ростове жили язычники, кои поклонялись идолам и противились крещению. Идоложрецы с побоями изгнали первых епископов из города. Язычники поклонялись каменным и деревянным истуканам: Перуну - богу грома, молнии и грозы, Велесу - покровителю скота, торговли и богатства , а также Стрибогу, Яриле, Купаве и Берегине. Особо почитали Велеса. Он возвышался на берегу Неро1011 и был выложен из разноцветных камней. Во время богослужения из глаз, рта и ушей Велеса вырывались дым, искры и пламя. Язычники с криками, воплями и стонами падали ниц, в страхе ожидая, что повелит их бог. Коль будет много дыма и огня, то бог гневается, жди великой беды и несчастий. А коль исходит от Велеса всего понемножку - быть покою.