Святая Русь. Подлинная история старообрядчества
Шрифт:
Житие Паисия Лигарида похоже на средневековый плутовской роман. Будучи католическим миссионером, выучеником иезуитской коллегии св. Афанасия в Риме, он проповедовал униатство в Константинополе и Валахии. Тут с ним познакомился иерусалимский патриарх Паисий. Иезуит сумел войти в доверие к своему тезке, и патриарх рукоположил его в православные митрополиты города Газы.
Однако Лигарид не поехал в Палестину, а отправился в далекую Москву, благочестивую, но неразборчивую. Здесь его никто не знал, и грек быстро стал при царском дворе важной персоной – «великим учителем и переводчиком».
Таким же авантюристом был афонский архимандрит Дионисий. В Москву он прибыл по приглашению Никона и Алексея Михайловича для работы на Печатном дворе над новыми богослужебными книгами. И хотя Дионисий был заподозрен в тягчайших грехах (содомии
Именно его царь приставил к бывшим патриархам Паисию и Макарию. Но русские церковные дела мало волновали Дионисия. Его, как и Лигарида, интересовало только государево жалованье – ефимки [129] и соболя.
129
Ефимок – русское название западноевропейского серебряного талера.
Законодательную базу под гонения на старообрядцев подвели «Двенадцать статей» царевны Софьи. Это был беспримерный по жестокости закон. Согласно ему проповедников старой веры надлежало казнить, сжигая в срубах, а пепел развеивать по ветру. Простых старообрядцев следовало бить кнутом, пытать, отрубать им правые руки, урезать уши и языки, отправлять в ссылку или сажать в тюрьму.
Даже тех, кто только укрывал «раскольников» или знал об их местонахождении, но не донес властям, надлежало бить кнутом и ссылать в монастыри. Все имущество староверов – дворы, поместья, вотчины, лавки, всякие промыслы и заводы – повелевалось отбирать в царскую казну.
«Двенадцать статей» были составлены при непосредственном участии всероссийского патриарха Иоакима, что позволило историку Василию Осиповичу Ключевскому утверждать: «Усиление карательных мер против старообрядцев нельзя ставить целиком на счет правительства царевны Софьи. То было профессиональное занятие церковных властей, в котором государственному управлению приходилось обыкновенно служить лишь карательным орудием» [130] .
Принятие «Двенадцати статей» привело к тому, что сотни тысяч русских людей, опасаясь преследований и казней, устремились на окраины страны, в непроходимые леса Севера и бескрайние степи Юга. Многие вообще покинули родину, ища убежища в Польше или Турции.
130
Ключевский В. О. Курс русской истории // Сочинения в девяти томах. Т. 3. С. 334.
Дворяне-староверы, боясь лишиться своих имений и вотчин, предпочли примкнуть к официальной Церкви. Так старообрядчество стало преимущественно простонародным движением – движением крестьян, купцов и мещан.
Власти преследовали не только староверов, но даже книги и иконы, в которых находили «оказательства раскола». Если, например, на иконе было изображено древнее двуперстное крестное знамение, то ее отбирали у владельцев, предварительно надпечатав сургучом, а затем либо уничтожали, либо зарисовывали. Представители власти так поступали даже в «просвещенном» XIX веке.
«Святотатственное бесчиние» чиновников и полицейских при разорении старообрядческой моленной описывает Марк Александров, герой знаменитого рассказа Николая Семеновича Лескова «Запечатленный ангел»: «Как они вошли, сейчас дверь на захлопку и прямо кинулись к образам. Одни лампады гасят, а другие со стен рвут иконы да на полу накладывают… Чиновники тем временем зажгли свечи и ну иконы печатать. Один печати накладывает, другие в описи пишут, а третьи буравами дыры сверлят, да на железный прут иконы как котелки нанизывают» [131] . Так власти боролись с «расколом», не щадя даже «редкое отеческое художество».
131
Лесков Н. С. Запечатленный ангел // Собрание сочинений в одиннадцати томах. Т. 4. М., 1957. С. 341–342.
Подобным образом жандармы и чиновники поступали и со старинными богослужебными книгами, напечатанными
В богатых монастырях и храмах старопечатные книги быстро заменялись новыми и сваливались в чуланы и подвалы. Староверы тайно выкупали их у монастырских казначеев и церковных старост. Если пропажа все-таки обнаруживалась, то начальству сообщалось, что книги от времени обратились в пыль, а «каковых названиев были эти старые книги, о том уведать невозможно, ибо за истлением прочести их нельзя» [132] .
132
Сенатов В. Г. Философия истории старообрядчества. М., 1995. С. 31.
Лишь в ХХ столетии будет оценена любовь староверов к древним книгам и иконам, признана огромная их заслуга в сохранении древнерусской культуры: «Старообрядцы, порвавшие с никонианской Церковью в XVII в. при Алексее Михайловиче, были большими консерваторами в искусстве. В своих скитах и церквах они сохранили много образцов иконописи, которые в противном случае могли безвозвратно погибнуть. Это большая объективная заслуга старообрядцев» [133] .
Притеснения староверов ужесточились при императоре Петре I, который называл борьбу со старообрядчеством «равноапостольским» и «святым» делом. При этом государе «старообрядцы были поставлены за грань человеческого и гражданского сообщества» [134] . Им повелевалось записываться в казенные «переписные книги», платить тяжкий двойной налог и носить одежду особого покроя.
133
Щусев В. А. Живопись и скульптура в русской архитектуре // Русская архитектура: доклады, прочитанные в связи с декадником по русской архитектуре в Москве в апреле 1939 г. М., 1940. С. 97.
134
Анисимов Е. В. Дыба и кнут. С. 141.
Тех староверов, которые уклонялись от исполнения этих законов (а таковых было большинство), ждали пытки на дыбе «для изыскания истины», наказания кнутом и батогами, конфискация имущества, ссылка или казнь.
В преследованиях старообрядцев Петру и его державным преемникам усердно помогали видные иерархи: рязанский митрополит Стефан, санкт-петербургский архиепископ Феодосий, холмогорский архиепископ Афанасий (Любимов) и особенно нижегородский епископ Питирим.
В лице этих архиереев официальная Церковь благословляла и оправдывала бесчеловечные и поистине антихристианские гонения. Недаром митрополит Стефан писал в книге «Камень веры»: «Искус научает, что иного на еретиков врачевания несть паче смерти».
Анисимов справедливо замечает: «Законодательство о старообрядцах имело неуклонную тенденцию к ужесточению, что видно как по принятым законам конца XVII – первой половины XVIII в., так и по проекту Соборного уложения 1700–1703 гг. На старообрядцев, как на диких зверей, устраивались в лесах многолюдные облавы. Конец XVII – первая половина XVIII в. прошли под знаком – без преувеличения – тотального преследования старообрядцев. Своей бескомпромиссностью, жестокостью в многолетней борьбе с расколом официальная Церковь способствовала, в сущности, подлинному расколу русского общества, превращению его части в париев и одновременно к отторжению от официальной Церкви верующих народных масс, втайне симпатизировавших старообрядческим мученикам. Вместе с тем наступление на раскольников как врагов веры и государства вело к усилению фанатизма старообрядчества, к идейному застою, окрашенному эсхатологическими цветами ожидания конца света» [135] .
135
Там же. С. 140–141.