Святитель Феофан Затворник и его учение о спасении
Шрифт:
Еще большему повреждению и искажению подвергается совесть, когда она встречается с эгоизмом и подчиняется ему. «Здесь сначала ее законы перетолковываются, потом извращаются и, наконец, заменяются совсем иными, самовольными и даже противными законам истины» [10, с. 1151].
Общим недугом у грешников является самооправдание и упорное нежелание осознать свой грех, что является признаком повреждения совести. «Выставляем то слабость, то неведение, то обстоятельства, то соблазны, примеры, число участников, и чем–чем не оправдываем себя!» [Ю, с. 1174–1175].
После исповеди и покаянных подвигов совесть перебирает все греховные
Когда совесть судит о частных случаях в жизни человека, то суд ее еще может быть справедливым, но когда надлежит судить главные страстные дела, то суд совести всегда крив. «Таков суд у честолюбца о честолюбии, у купца за скупость» [Ю, с. 1174].
Важный признак искажения совести — это осуждение других вместо себя. «Совесть нам дана затем, чтоб судить нас самих; если она судит других, надобно сказать, что она не свое дело стала делать» [Ю, с. 1174]. В отношении других суд обыкновенно бывает скорым, мгновенным, тогда как над самим собой он медлителен и нередко откладывается. Суд над другими бывает неумолимо строг, тогда как суд над собой всегда прикрывается снисходительностью, а следовало бы наоборот. «Оканчивается же сей суд всегда почти тем, что «несмь, яко же прочии человецы» [Там же].
Нередко совесть приобретает качество скрупулезности: считая почти всякое дело грехом, она начинает съедать человека. Состояние это мучительное, болезненное и потому неестественное.
Зачастую человек намеренно ослабляет «совестное воздаяние» [10, с. 1214] или заставляет совесть молчать. Это производится разными способами. В одних случаях это происходит само собою от учащения грехопадений, «ибо известно, что второе падение меньше мучит, третье еще менее и, наконец, совесть совсем немеет: делай что хочешь» [Там же].
Из опасения, чтобы усыпленная совесть как-нибудь не пробудилась, человек иногда прибегает к разным хитростям: выбирает себе снисходительного духовника, неискренне исповедуется, ложно успокаивает себя разрешением на исповеди, ограничивает дальнейшее исправление одною внешностью или одними внешними делами благочестия, утешает себя чрезмерной надеждой на милосердие Божие.
Иногда грешник намеренно удаляет себя от лиц и мест, даже от предметов размышления, которые могут тревожить совесть, успокаивает себя развлечениями или преданием себя суетным, сильным впечатлениям и, наконец, допускает хвастовство своими грехами или даже убеждает себя, что «мучения совести суть суеверные страхи, из неопытного детства перешедшие» [Ю, с. 1214]. Такими способами грешник мало–помалу успевает совсем заглушить совесть, и она молчит до времени.
Итак, совесть в грешном человеке или сама собою неверна, или намеренно искажается ради страстей.
Потерявшие способность обличаться своей совестью или предаются всему разливу страстей и греховной жизни, или живут в холодной беспечности — ни худо, ни хорошо. «У тех и у других, очевидно, деятельность извращена, и она пребудет такою до пробуждения совести» [Ю, с. 1215]. Что происходит при этом с человеком — зависит от меры его развращения.
Если человек еще не достиг христианского совершенства, то самым верным руководителем для его совести будет слово Божие. Совесть надо просветить словом Божиим еще и потому, что «она часто беспокоит за то, за что не следует вступаться» [145, с. 3] человеку. Для этого надо читать Евангелие и оттуда извлекать наставления, которыми потом должна руководствоваться совесть. «Есть у нас, — учит епископ Феофан, — необманчивое зеркало дел наших — совесть, но зеркало заброшенное, нередко и испачканное. Извлечем его на среду, вычистим и выясним словом Божиим, определенно восстановив в нем написание всех обязательных для нас слов, дел, чувств и помышлений» [7, с. 16].
Совесть оживляется страхом Божиим. Как без света ничего нельзя увидеть, так и без страха Божия не освещается наша внутренняя храмина, в которой черты нашего сознания, во всех его подробностях, так и останутся невидимыми в зеркале совести.
Запечатлевая в нашем сознании греховность совершенного дела, совесть возбуждает в человеке чувство раскаяния, которое есть не что иное, как признание своих поступков греховными, для того, чтобы исправиться и вести новую, лучшую жизнь.
Когда же восстанавливается общение человека с Богом, тогда совести возвращается вся ее первоначальная сила. «У человека, к Богу обратившегося и восстановившего благодатное с Ним общение, совесть заблуждающая вразумляется, искаженная исправляется во всех трех своих должностях» [118, с. 267].
Совесть является нравственным рычагом в деле духовного совершенства, а также мерилом истинной духовной жизни. Силы души должны быть посвящены Богу. Когда человек идет верным духовным путем, то он живет духом, «то есть страхом Божиим водится, и совести слушает, и горнего ищет» [145, с. 213].
Сердце
Все стороны жизни христианина, все моменты в сложном подвиге его нравственного совершенствования неразрывно связаны с сердцем.
Если ум человека хочет все собрать в себя извне, а воля, наоборот, выразить во внешних поступках и делах богатство своего внутреннего стяжания, то сердце пребывает исключительно в себе. Сердце лежит глубже деятельных сил человека и составляет для них «как бы подкладку или основу» [118, с. 297].
«Где сердце? — спрашивает епископ Феофан и отвечает: — Где отзывается и чувствуется печаль, радость, гнев и прочее, там сердце. Сердце телесное есть мускулистый серчак — мясо, но чувствует не мясо, а душа, для чувства которой мясное сердце служит только орудием, как мозг служит орудием для ума» [139, с. 165].
Однако в этом положении сердце «не то же, что сцена для действующих на ней лиц, а само принимает живое участие в их движениях. Они отражаются своею деятельностью в сердце, и обратно сердце отражает себя в них» [118, с. 297].