Святитель Василий Великий. Книга 1. Догматико-полемические творения. Экзегетические сочинения. Беседы
Шрифт:
77. Перейди же теперь от сего изображения к самому первообразу зла. Не казалось ли некоторым образом прежде, что иномыслие арианское, отделившись от Церкви Божией для противоборства с ней, одно, своими только силами, противостоит нам в рядах неприятельских? Но когда, после продолжительных и жестоких споров, вступили они с нами в явную борьбу, тогда война приняла много видов и разделилась на много частей, потому и по общей вражде, и по частной подозрительности во всех поселилась непримиримая ненависть. И это обуревание церквей не свирепее ли всякого морского волнения? Им сдвинуты с места все пределы отцов, приведены в колебание основания и все твердыни догматов. Колеблется и потрясается все поставленное на гнилой опоре. Друг на друга нападая, друг другом низлагаемся. Кого не низринул противник, того уязвляет защитник. Если враг низложен и пал, то наступает на тебя прежний твой заступник. До тех только пор взаимное у нас общение, пока сообща ненавидим противников. А как скоро враги прошли мимо, друг в друге видим уже врагов. Сверх того, кто исчислит множество кораблекрушений? Одни утопают от нападения врагов, другие от тайного злоумышления соратников, иные от неискусности управляющих. В ином месте церкви со всеми своими членами потерпели повреждение, как о подводные камни, сокрушившись о еретические ухищрения; другие, быв недавно врагами спасительных страданий, взялись за кормило и подверглись крушению. А смятения, производимые князьями мира сего, не сильнее ли всякой бури и всякого вихря совращают с прямого пути народы? Подлинно какое-то плачевное и горестное омрачение объемлет церкви, после того как изгнаны в заточение светила мира, поставленные Богом просвещать души людей. А непомерное соревнование друг против друга делает людей бесчувственными, когда близок уже страх всеобщего разрушения. Ибо частная неприязненность сильнее общей и народной войны, когда общей пользе предпочитается слава одолеть врагов и настоящее упоение честолюбия дороже наград, ожидающих впоследствии. Поэтому все равно, кто только как может, заносят убийственные руки друг на друга. А какой-то грубый клич людей, взаимно сталкивающихся по своей охоте к спорам, и неясный крик, и неразличимые звуки неумолкающей молвы наполнили собой всю уже почти Церковь, то прибавлениями, то убавлениями извращая правый догмат благочестия. Одни увлекаются в иудейство через слияние Лиц, а другие в язычество через противоположение естеств. Недостаточно Богодухновенного Писания для их сближения, Апостольские Предания не решают взаимных между ними условий примирения. Один предел
369
Ср. о том же: Свт. Григорий Богослов. Слово 27 // Свт. Григорий Богослов. Творения. Т. 1. С. 327–332 — Ред.
78. Посему полагал я, что молчание полезнее слова, потому что голос человеческий не может быть и слышим среди такой молвы. Если справедливо изречение Екклесиаста, что словеса мудрых в покои слышатся (Еккл. 9:17), то при настоящем положении дел весьма было бы неприлично сказать это о сих людях. А меня удерживает и следующее пророческое изречение: смысляй в то время премолчит, яко время лукаво есть (Ам. 5:13). Теперь одни подставляют ногу, другие ругаются над падшим, а иные рукоплещут; но нет человека, который бы из сострадания подал руку поскользнувшемуся; хотя по Ветхому Закону не избавлен от осуждения и тот, кто пройдет мимо, увидев осля врага падшее под бременем (Исх. 23:5). Не то делается ныне. Отчего же? Оттого, что во всех охладела любовь, исчезло единодушие братий и неизвестно стало имя единомыслия, прекратились дружеские увещания, нигде нет христианского милосердия, нигде нет сострадательной слезы. Некому поддержать немощного в вере, а, напротив того, такая взаимная ненависть возгорелась между единоплеменными, что каждый падению ближнего радуется больше, нежели собственным своим добрым делам. Как во время моровых поветрий и те, которые со всей тщательностью берегут свое здоровье, занемогают наравне с прочими, заражаясь от одного обращения с больными, так и ныне все мы стали подобны друг другу; овладевшая нашими душами страсть к спорам всех увлекает в соревнование худому. Оттого у нас неумолимые и жестокие ценители неудач, непризнательные и неприязненные судьи успехов; и зло, кажется, укоренилось до того, что стали мы неразумнее бессловесных животных, ибо они, если одной породы, живут одним стадом, а у нас жестокая война с нашими домашними.
79. По всему этому надлежало молчать, но к иному влекла любовь, которая не ищет своих си (1 Кор. 13:5) и любит преодолевать все затруднения времени и обстоятельств. Нас и вавилонские отроки (Дан. 3) научили исполнять свои обязанности, хотя бы и никто не радел о благочестии. Они и среди пламени песнословили Бога, не рассуждая о множестве отметающих истину, но довольствуясь друг другом, когда их было трое. Поэтому и нас не привела в бездействие туча врагов, но, возложив упование на помощь Духа, со всяким дерзновением возвестили мы истину. Иначе было бы бедственнее всего, когда хулители Духа с таким удобством нападают на благочестивое учение, нам, имея такого заступника и защитника, не послужить учению, которое из предания отцов в непрерывной памяти сохранено до нас. Но нашу ревность более всего возбудили пламенность твоей нелицемерной любви, непоколебимость и спокойствие твоего нрава, которые ручаются, что сказанное мной не будет разглашено многим, не потому что оно недостойно оглашения, но чтобы не бросать бисера свиньям (Мф. 7:6). И о сем довольно. А для тебя, если достаточно сказанного, здесь пусть будет предел слову об этом. А если покажется сего недостаточным, не позавидую, когда в люботрудном исследовании прострешься далее в приумножении ведения посредством вопросов, задаваемых без спорливости. Ибо Господь или через нас, или через других восполнит недостающее по мере ведения, какое достойным его сообщает Дух.
Опровержение на защитительную речь злочестивого Евномия [370]
(Против Евномия) Книги I–III
Книга I
1. Если бы все, на кого призвано имя [371] Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа, пожелали ничего не искать, кроме евангельской истины, довольствоваться же Апостольским Преданием и простотою веры, то и от нас в настоящее время не потребовалось бы слова, но, конечно, обнаружили бы мы то молчание, которое от начала предпочитали. Но поскольку враг истины, всегда умножая зло и прилагая к плевелам от начала им посеянным в Церкви Божией (Мф. 13:25) новые, и ныне сыскал орудия, которые вполне заключают в себе его мастерство [372] , и внушает теперь мысль, под личиною христианства, тайно вводя отрицание божественности Единородного (этой мирской [373] и суетной мудростью возмущая чистоту и простоту учения Духа Божия [374] и убедительными словами [человеческой мудрости] (1 Кор. 2:4), вводя в заблуждение людей наиболее простодушных), то и мы, по необходимости, ради вашей предписывающей это любви и ради собственной своей безопасности, не обращая внимания на немощь свою в сем деле (ибо вовсе не упражнялись в подобном роде слова), по сообщенной нам от Господа мере ведения, по необходимости, решились стать за истину и обличить ложь. Ибо рассуждаем, что непременно достигнем, по крайней мере, одной из трех добрых целей: или своим обличением подадим зараженным уже врачевство от зла, или здравым в вере доставим подобающее предохранение, или, без сомнения, сами сподобимся наград за то, что братиям своим желаем лучшего.
370
Научная редакция Книг I–III «Против Евномия» и примечания выполнены И. А. Веприсом и П. К. Доброцветовым. Идеи оформления частично позаимствованы из французского издания трех книг «Против Евномия» в серии «Христианские источники» (SC. T. 299. P. 305). – Ред.
371
Здесь свт. Василий Великий намекает на Святое Крещение, в котором призывается имя Сына в числе упоминания при этом всех Лиц Святой Троицы. Свт. Василий нередко ссылается на церковное предание о Крещении и его триадологическую формулировку как аргумент в пользу божественности всех Лиц Троицы. Христиане крестятся не в творца и тварь, а в Бога (см.: Свт. Василий Великий. Против Евномия II, 22; III, 2, 5; О Святом Духе, 10; Беседа 24, 5; Письма 159, 2, 175, 251, 4). (SC. T. 299. P. 141.) – Ред.
372
Здесь свт. Василий использует слово «технэ», которое означало «хитрость», «уловку», «мастерство». В дореволюционном переводе ТСО переведено как «злохитренность», однако, как представляется, речь здесь идет также о логике и диалектике – вспомогательных, технических методах философии и, в частности, о диалектических навыках в полемике, которыми Евномий обладал в совершенстве и этим был весьма известен. – Ред.
373
У свт. Василия стоит дословно «внешней». Так в древнем христианстве (см. 1 Кор. 1:21–22; 2:6) в целом обозначалось все языческое, то, что находится за границами Церкви, храма, христианского учения и глубин истинной духовной жизни. – Ред.
374
В одном из списков: «Святого». – Ред.
Насколько нам известно, Аэций [375] , сириец, первый дерзнул явно говорить и учить, что Единородный Сын не подобен по сущности с Богом и Отцом. Не буду говорить, какими правилами воспитан он был сначала и как постепенно вносил он свое растление в церкви Божии, чтобы не показалось, что я не обличаю, но злословлю. Наследовал же его нечестие и усовершил его этот галат [376] , Евномий, который, приобретая себе известность этими постыднейшими делами (ибо сказано: слава в студе их – Флп. 3:19) и предпочитая их благам, какие уготованы благочестивым (ср. 1 Кор. 2:9), воспользовался случаем прославиться таким писанием, на какое никогда еще никто другой не отваживался, до того превознесся, что ту хулу, которую дотоле держал при себе [377] в этом блистательном своем сочинении обнародовал, вменяя себе в честь то, что его провозгласят основателем и предводителем всей ереси. Его-то изобличить предстоит теперь нам [труд]. Поскольку же в обоих зло одно, то явно, что в лице усовершившегося ученика посрамлен будет и учитель, посеявший семена нечестия, если только, по вашим молитвам, дано будет нам принять такую силу слова, чтобы, подобно ревнителю Финеесу, одним ударом обличения поразить обоих, соединенных между собой нечестием (Чис. 25:8).
375
Аэций – еретик IV века, родился в Килисирии (ум. ок. 370 г.). Его считают основоположником так называемого аномейства – самой радикальной разновидности арианской ереси. Об этом, собственно, свт. Василий здесь и пишет. Автор предисловия к французскому изданию «Против Евномия» Сесбуйе приводит ряд указаний на церковно-исторические и патристические свидетельства об аномействе: аномеями, последователей этого учения, называет свт. Епифаний Кипрский («Панарион» III. T. 1. С. 76). Также см.: Созомен. Церковная история VI, 26; Свт. Василий Великий. О Святом Духе, 2; Свт. Григорий Нисский. Против Евномия, I // PG. T. 45. Col. 26 °C-265B. (SC. T. 299. P. 144.) – Ред.
376
Св. Василий называет Евномия галатом, может быть, в переносном смысле, имея в виду слова апостола Павла (Гал. 3:1): О, несмысленнии Галате, кто вы прельстил есть не покоритися истине? Ибо Евномий родом был не из Галатии, а из Каппадокии. Такое предположение несколько оправдывается жалобой Евномия на то, что св. Василий назвал его галатом, из чего видно, что он находил для себя такое наименование оскорбительным. Брат св. Василия, Григорий Нисский, на жалобу Евномиеву отвечал так: «Удивительно ли, если того, кто жил на рубеже двух областей, в каком-то неизвестном углу Корниасины, назвал не жителем Олтисерии, но галатом, если только можно доказать, что действительно назвал. Ибо я не нашел сего
377
Дословно «при зубах», «за зубами». – Ред.
Итак, хотя в сем сочинении нахожу многое, что показывает в Евномии лжеца, невежду, ругателя, кощунника, хульника и прочее, о чем я упомяну мимоходом, попытаюсь же привести для всех в ясность, обнажив от всех искусственных покровов, ту хулу, которую изглаголал он на высоту славы Единородного.
2. Но приступаю уже к обличениям, начав с самого надписания [его сочинения]. Первое его злоухищрение – придумать этот род сочинения и предложить учение в виде защитительной речи, чтобы не подать мысли, что главное его намерение – изложить догматы нечестия, но чтобы показать, что он приведен к этому сочинению необходимостью. Ему хотелось каким бы то ни было способом провозгласить это лукавое и безбожное [378] учение, чтобы произведена была на свет хула [379] , которую давно он зачал и которою давно болел [380] . Но он понимал также, что, если открыто примет на себя звание учителя, то совершит поступок крайне неуклюжий и резкий для слушателей и сам себя сделает для многих подозрительным и не заслуживающим доверия как человек, который из желания славы пришел к нововведениям, а если предложит слово в виде защитительной речи, то избегнет подозрения в нововведении и тем самым более привлечет к себе слушателей, потому что все люди естественно привыкли с благорасположением принимать сторону унижаемых. Поэтому он жалуется на обвинителей и клеветников и им приписывает вину своего сочинения. Но, чтобы всем была видна его хитрость, нехудо [будет] выслушать собственные его выражения из предисловия к его речи; вот они.
378
«Безбожное» в данном случае не употребляется в прямом смысле, а в значении «нечестивое», т. е. неправославное. Однако и самому Аэцию его противники дали прозвище «безбожный» (см.: Свт. Афанасий Великий. О соборах, 6; Сократ. Церковная история II, 35). (SC. T. 299. P. 148.) – Ред.
379
В трех списках: «неправда». – Ред.
380
– дословно «рожал в муках». – Ред.
Евномий. Известно нам, что оклеветать и очернить кого-нибудь невоздержным языком и недобрым расположением есть дело людей негодных и враждолюбивых; всею же силою стараться обличениями отразить ложь от тех, кто по причине клеветы кажется лукавым, есть дело мужей мудрых, которые собственной рассудительностью о многом многим доставляют безопасность.
Василий. Это именно тот образ речи, какой употребил бы человек, ничего не делающий просто и без хитрости. От подозрения в нововведении охраняет он себя покровом защитительной речи и уловляет благорасположение слушателей тем, что приступает к слову, будучи вынужден к тому клеветой. А что слово «защищение» у него суть один вымысл, обнаруживается тем, что, не зная, кого наименовать своим обвинителем, с обвинениями которого он собственно и собирается бороться, предлагает нам безличную [театральную] драму апологии, не по долготерпению удерживаясь упомянуть имена оскорбителей (удержался ли бы от сего человек, который таким множеством упреков осыпает ему противоречащих?), но, опасаясь, что ложь сделается очевидной, стыдится он назначить известные лица своими обвинителями. А когда было бы ему кого наименовать, то непременно бы высказал и разгласил это если не в удовлетворение собственному своему гневу, то, по крайней мере, чтобы послужить безопасности многих, о чем и обещает особенно позаботиться. Но скрытное лукавство вредоноснее явного. Поэтому если бы знали мы клеветников, то удобнее избежали бы их невоздержных языков и недобрых расположений (употреблю собственные слова этого мудреца).
Но поскольку, по какой бы то ни было причине, тогда умолчал он, то теперь спросим и пусть отвечает: что за обвинители, которые, предупредив его своими клеветами, сделали для него необходимой защитительную речь? Из какой части вселенной пришли они? Кто эти судьи, перед которыми вступает он в состязание? В какое судилище вошел он с этой жалобой? Где, на суше или на море, собрания сих судей? Ибо что ему на сие сказать? В Селевкии? [381] Но там они потерпели поражение в молчании, ибо многократно призываемые собравшимися, чтобы дать отчет в том, что доносили на них, не явились и по этой причине были тогда осуждены. У меня идет общая речь обо всем их собрании, которое через общение в нечестии, подобно какомунибудь больному члену, отделилось от здравого Тела Церкви. Или в Константинополе [382] ? Но там не нужно было ни защищения, ни речей. Ибо, склонив на свою сторону служащих при царском дворе, а из прочих – людей наиболее сильных, приступили к делам, имея у себя больший перевес. Сами были и обвинителями, и судьями, и исполнителями приговора – всем, чем только хотели, когда, одних епископов изгоняя, других возводя на престолы, а иным угрожая опасностью жизни, сами с полной властью делили между собой города. И некто [383] , выгнанный из сирийских городов, как бы для самовластительства [384] получил Константинополь, а сам этот необоримый и страшный слагатель речей [385] в награду за нечестие приобрел Кизик; Феосевию же, по обличении в невыразимых хулах, отдали Сардийские церкви. Умалчиваю о вифинцах, пафлагонцах, киликийцах [386] и обо всех, кого коснулось это повсюду разливающееся зло. Какой же защитительной речи было тогда время?
381
Свт. Василий Великий имеет в виду, очевидно, собор 27 сентября 359 года в Селевкии – столице Исаврии, провинции на юге Малой Азии. Здесь собралось 160 епископов, из которых большинство были омиусиане (105 епископов составили «блок» против немногих сторонников Никейского учения о единосущии). Им противостояли 35–40 омиев – последователей Акакия Кесарийского и 19 аномеев. Важным для хода собора было присутствие свт. Илария Пиктавийского из Галлии, находившегося в это время в изгнании на Востоке. Сторонники Акакия сформировали здесь новую арианскую партию на основе осуждения термина «неподобный» в пользу выражения «подобный» (однако не в смысле подобия по сущности, как термин «подобный» понимали омиусиане, но «по воле»). Исповедание веры Акакия было «подобный во всем». Но квестор Лев, направлявший как представитель императора ход собора, вечером четвертого дня заседаний собора провозгласил его отмененным из-за наличия двух партий. С этого момента акакиане отказались приходить на заседания, где большинство было омиусианским, которое продолжало собираться по рекомендации свт. Кирилла Иерусалимского. Акакий и его сторонники отказались принимать участие в этих заседаниях, несмотря на приглашения. Собор провозгласил низложение нескольких епископов-ариан: Акакия, Георгия Александрийского, Урания, Евдоксия, Патрофила и др. Впрочем, сам Евномий не был в это время еще епископом (SC. T. 299. P. 152–153). – Ред.
382
Имеется в виду собор, который происходил в Константинополе в 360 году. На нем сторонники арианина Акакия победили, так как император был на их стороне. Здесь было принято исповедание «подобный» вслед за собором в Римини, но акакиане в то же время подтвердили свое отделение от аномеев, низложив из чина дьяконства Аэция. Сам Василий присутствовал на этом соборе в качестве чтеца своего епископа Диания. Акакиане низложили в свою очередь ряд омиусианских епископов: Македония, Василия Анкирского, Евстафия Севастийского, Еортасия Сардийского, а также свт. Кирилла Иерусалимского. Елевсий, епископ Кизический, был заменен на Евномия. Об этом соборе также упоминают: сам Василий в своих письмах; Сократ. Церковная история II, 41; Созомен. Церковная история IV, 23–24 (см.: PG. Т. 29. Col. 505, комментарий № 71; SC. T. 299. P. 154–155). – Ред.
383
Евдоксий, преемник Македония. См.: Сократ Схоластик. Церковная история II, 37, 43.
384
. – Ред.
385
Евномий. – Ред.
386
Жители соответствующих римских провинций, которые располагались некогда на территории современной Малой Азии: Вифиния и Пафлагония – в северной ее части, а Киликия – в юго-восточной. Это была сфера влияния ариан – омиев и аномеев. Вообще, впоследствии Евномий стал поставлять епископов и за пределами собственной церкви (SC. T. 299. P. 155). – Ред.
Но, полагаю, здесь и при желании не возможно ошибиться. А потому всего справедливее, что этот образ речи выдуман у него для обмана. И о сем довольно. Но посмотрите, что пишет он далее, ибо до обличения его нечестия небесполезно, может быть, сказать нечто о его кичливости [387] .
3. Евномий. А прежде всего прошу вас, которые будете и теперь слушать, и впоследствии читать, – стремиться отличать ложь от истины не по числу последователей и отдавать преимущество не большинству; не ослепляйтесь умом, обращая внимание на достоинства; не заграждайте слуха для пришедших после, уступая преимущество предварившим.
387
– «гордость», «надменность», «спесь». – Ред.
Василий. Что ты говоришь? Не должны мы уступать преимущества предварившим? Не должны мы уважить множества христиан, и теперь живущих, и всех бывших с того времени, как проповедано Евангелие? Не должны мы обращать внимания на просиявших духовными дарованиями всякого рода, потому что ты открыл этот новый лукавый путь нечестия, ненавистный и неприязненный всем им? Но, однажды навсегда смежив душевные очи и изгнав из мысли памятование обо всем святом, каждый свое праздное и пометенное сердце (ср. Мф. 12:44) должен предать твоим ухищрениям и лжеумствованиям! Велико было бы твое могущество, если бы тебе удалось достигнуть своим приказом того, чего не достиг различными хитростями диавол (ср. Еф. 6:11), и мы, поверив тебе, признали бы, что Предание, которое во все предшествовавшие времена имело силу у стольких святых, маловажнее вашего нечестивого вымысла [388] . Но для него мало совратить рассудок слушающих его теперь; он желал бы, чтобы и те, которые впоследствии возьмут в руки его сочинение, имели то же мнение. Какое хвастовство – думать, что сочинение его будет существовать и впоследствии, что память о нем сохранится бессмертной и в будущие времена!
388
В трех списках: , что можно перевести как «проницательности», «вдумчивости». – Ред.