Святополк II. Своя кровь
Шрифт:
При виде князя море голов взорвалось таким яростным криком, что с карканьем взметнулись грачи со старых тополей у конюшен.
– Выдай!
– кричали люди, теснясь у крыльца.
– Выдай бояр, а не то сами сдадимся Ростиславичам! Впустим князей в город, пущай сами с тебя требуют!.. Пошли людей в Турийск!
Давид цеплялся за резные балясины, покачиваясь и глядя в пол. Потом с усилием вскинул голову.
– Пошлю!
– зычно крикнул он.
– Сей же день пошлю!
И ушел - почти убежал - в терем. Стоявший на крыльце боярин Вакей поспешил распорядиться.
Гонцы ушли в Турийск,
Их ждали в воротах. Не успели бояре завернуть на княжий двор - тучный немолодой Лазарь Мишинич уже с великим трудом, сидел на коне и все больше путешествовал в возке, - как к ним подскочили, силком вытащили одного из возка, другого стянули с седла и поволокли к воротам. Отроки и холопы бросились было защищать бояр, но их смяли.
– Прочь, псы!
– кричали бояре.
– Князь, почто так? Княже!.. За что?
Давид Игоревич не слышал этих криков - он загодя ушел в дальние горницы, закрылся на засов и до самой темноты просидел, не высовывая носа.
Вечером в дверь постучали.
– Стрый!
– послышался голос Мстислава.
– Гонец к тебе от Ростиславичей. Мирятся братья-князья! Завтра поутру уходят от города!
Давид Игоревич с трудом поверил своим ушам.
А наутро весь Владимир-Волынский, столпившись на стенах и в распахнутых воротах, с замиранием сердец смотрел на казнь, чинимую Ростиславичами Давидовым наушникам.
За ночь в виду городских стен отроки срубили виселицу, к которой воины подтащили упиравшихся и отчаянно оравших бояр. Лазарь Мишинич плакал по-бабьи, с причитаниями, Василь просто ревел, вырываясь из крепких рук воинов. Не обращая внимания на крики, бояр раздели догола, волоком подтащили, уже обмякших от унижения и срама, к виселице и вздернули за ноги. Лазарь Мишинич обмяк, закатывая глаза и лишившись чувств, а Василь забил руками, стал ругаться, брызгая слюной.
Дав ему накричаться, воины отошли подальше и стали вынимать луки. Сразу десять стрел легли на рукавицы. Отроки выпускали стрелы не одновременно, почти не целясь. Обеспамятевший Лазарь не чувствовал ничего и так и умер, не открывая глаз, а Василь долго извивался, выдергивая стрелы и закатывая глаза. Но потом затих и он. Только когда оба окровавленных тела перестали дергаться, ратники опустили луки и отошли.
Братья Ростиславичи на конях стояли неподалеку. Володарь смотрел на казнь, изредка отводя глаза в сторону брата и городских стен, а Василько не шевелился. Слегка запрокинув незрячее лицо, он жадно прислушивался к крикам умиравших бояр и мстительно улыбался.
Загоняя коней, боярин Туряк окольными путями с десятком воев прискакал в Киев и чуть не плача пал к ногам Святополка Изяславича, поведав ему, что Ростиславичи пошли войной на Давида Волынского, грозят ему смертью, взяли и сожгли город Всеволож, невесть сколько городков и сел предали огню и мечу и осадили стольный град.
Боярин просил о помощи для Давида Игоревича и усмирения Васильку. Святополк обещал подумать и собрать дружину.
Киевский князь действительно много думал в те дни. Владимир Мономах и братья Святославичи взяли с него роту покарать Давида. Святополк никак не мог
Но все же в Киеве говорили о войне как о чем-то давно решенном, и бояре, собираясь в княжеских палатах, уже обсуждали, сколько надо поднять воев, чем их оборужить да где взять на это гривны.
Случай подвернулся сам собой. Святополк Изяславич уже давно свел знакомство с евреями, жившими в Киеве. Жалея каждую ногату, которую приходилось отдавать за оружие, коней да брони для воинов, он стал давать им часть казны в рост. Евреи князя не обманывали, долги возвращали честно. Они же и поведали, что в Киеве и окрестностях вздорожала соль. Обычно ее везли с Волыни, из Галича, Теребовля и Перемышля. Но там с начала зимы шла война и было не до соляных копей. Обозы опасались отправляться в путь, ибо многие не возвращались. К концу лета цена на соль поднялась почти в три раза и росла далее.
Большие запасы были в Печерском монастыре, ибо монахи на зиму солили рыбу и овощи. Игумен Иоанн распорядился открыть старые запасы и продавать народу соль по совсем малой цене, пуская мелкую мерку по половине ногаты.
Обо всем этом Святополку поведали евреи, приходившие к нему за новыми заемами. Они и посоветовали великому князю забрать соль у монастыря и продавать ее самому, пуская по какой угодно цене - ибо соль дороже золота, и люди будут платить любую цену. А монастырь все равно богат - зачем ему еще?
Святополку Изяславичу были нужны деньги немедленно, и он согласился. Три сотни дружинников ворвались в Печерскую лавру, разогнали монахов и на возах вывезли соль в Берестово, откуда ее стали по частям отправлять на княжье подворье, где великий князь повелел продавать ее по три и пять ногат за мерку.
Народ пошумел-пошумел, печерские монахи поносили великого князя за жадность и сребролюбие, но сила была на его стороне. Соль была нужна - и мало-помалу люди стали один за одним тянуться на княжеское подворье.
Иванок сопровождал Данилу Игнатьевича до княжеского двора, но в палаты не прошел - боярская дума собиралась по важным делам, и отрока туда не пустили, поелику мал еще. Давняя дружба с молодым княжичем Мстиславом давала Иванку право ходить по всему княжескому подворью, забираясь даже в сад, где среди вишневых и смородиновых кустов с мамками и няньками играли и бегали две девочки-подлеточки, княжны Сбыслава и Предслава, и куда часто выходила княгиня Ирина Тугоркановна.
Иванок знакомой тропочкой свернул к саду. Так хотелось уйти с подворья, где с некоторых пор толпился народ. Возле кладовых им отпускали соль, и ремесленники, купеческие и даже боярские слуги проходили краем двора через задние ворота. Иванку не хотелось встречаться с ними - не потому, что было стыдно за свое богатство перед простым людом, а оттого, что уже привык держаться в стороне, забывая, кем был.