Святополк II. Своя кровь
Шрифт:
Обходя терем, Иванок скорее почувствовал, чем увидел, что на него устремлен чей-то взгляд. Остановившись как вкопанный, он завертел головой - и наткнулся на приоткрытое косящатое окошко наверху. Тонкие пальцы придерживали ставенку, в полутьме мелькал горящий огнем глаз.
Девушка робко косилась на него, таясь и опасаясь быть узнанной, и в этом была такая прелесть, что Иванок шагнул ближе, запрокидывая голову. Когда он выезжал на берег Днепра, отправляясь с боярскими отроками в свое сельцо или в Берестово вместе со Мстиславом, глаза сами искали жгучих девичьих взоров. Девушки - боярышни, холопки, дочери
Девушка не сводила с него глаз. Было в ее облике, смутно видневшемся в окошке, что-то знакомое, и это привлекало еще больше.
– Кто ты?
– окликнул ее Иванок.
Девушка отпрянула от окна. Показалось или в самом деле в ее лице мелькнул страх?
– Выгляни!
– громче позвал он.
– Дай взглянуть на тебя! Из окошка послышался тихий вскрик, и створка захлопнулась.
Забыв, куда и зачем шел, Иванок поворотил назад. Добрел до крыльца, оперся на перильце, задумавшись. Никогда не бывало с ним ничего подобного. Иванок уже раздумывал, не пойти ли искать незнакомку в терему, когда кто-то тронул его за плечо. Очнувшись от дум, он обернулся - за спиной стояла холопка-половчанка.
– Госпожа моя… видеть тебя там, в окне, - ломая русские слова, сказала женщина.
– Ты ее звать.
– Да, - кивнул Иванок, вдруг заробев невесть от чего.
– А она… кто?
От смущения он весь пошел красными пятнами, но половчанка смотрела на него чуть снисходительно, как старшая сестра на неразумного, но любимого брата.
– Хочешь ее увидеть?
– спросила она.
Иванок ничего не ответил, только взмахнул ресницами, но половчанку этот ответ, похоже, обрадовал.
– Она велела сказать - пусть приходит после вечерни, - сказала холопка.
– Придешь к саду, я тебя встречу. Теперь ступай.
Она за плечи развернула юношу прочь и толкнула в спину, торопя к красному крыльцу. На ходу Иванок то и дело оборачивался, надеясь угадать, кто эта девушка, и боясь своих догадок, но косящатое окошко больше не отворялось.
Данила Игнатьевич задерживался у князя, и, передав отрокам, что возвращается домой, Иванок ускакал. До вечера он как потерянный бродил по терему, то мысленно торопя солнце, то отчаянно желая, чтобы вечер никогда не наступал. Боярин воротился перед вечерней и заторопился в храм. Отужинавший без приемного отца, Иванок на службе вертелся, как на горячих угольях, и после молебна, смущаясь и путаясь в словах, отпросился со двора.
Данила Игнатьевич сам когда-то был молод, воскреснув душой возле Иванка, недавно женился вторично и с первого взгляда понял, о чем хочет, но не может поведать приемный сын.
– Ну, ступай-ступай уж, - со снисходительной улыбкой молвил боярин, потрепав юношу по темным кудрям.
– Оно в самый раз по девкам бегать.
Робея, подъехал Иванок к княжескому двору. Лето перевалило на вторую половину, но темнело еще поздно. Сторожа Иванка знали, с поклоном пропустили боярского сына на подворье. Возле задних ворот мялась давешняя холопка-половчанка. Она дождалась, пока юноша спешился, взяла
– Где скажу - встанешь, будешь ждать, - промолвила она шепотом.
– Она придет.
Иванок только кивал на ее слова. Он уже почти догадался, чей горячий взор привлек его сюда, и робел от одной мысли о том, что она… Но отступать было поздно.
Половчанка поставила его под развесистой вишней, еще раз шепнула, чтоб не уходил, и убежала.
Вишня была вся усыпана спелыми ягодами. Они висели низко, только руку протянуть. С детства любивший вишенье, Иванок не сдержался, сорвал несколько темных сочных ягод, съел.
– Эй!
Уже осмелевший и потянувший на себя ветку, юноша замер. Чужой в княжеском саду в такое время мог быть только тать или разбойник.
– Эй!
– Жаркий шепот повторился.
– Иди сюда! Выпустив ветку, Иванок осторожно двинулся на голос.
Знакомая половчанка стояла за кустами. Она сторожко обернулась по сторонам, кивнула юноше и, последний раз цоманив его, исчезла.
Иванок сделал еще шаг - и увидел.
Она стояла, прижимаясь к старой толстой черемухе, обхватив ствол руками. В темных, чуть раскосых глазах ее мелькал испуг и робкая нежность. Хотя она была в русском уборе, две длинные половецкие косы свешивались ей на грудь из-под убруса [40] . Юноша взглянул в лицо княгине Ирине Тугоркановне…
[40] Убрус – старинный русский женский полотенчатый головной убор, платок.
– Что у тебя это?
Иванок вздрогнул. Когда княгиня заговорила, он понял, что они уже некоторое время стоят и молча глядят друг на друга. Он разжал руку:
– Вишни. Там…
– Знаю.
– Она кивнула.
– У нас в степи тоже есть вишни. Но они другие. Дай… попробовать.
Она, несомненно, уже едала вишни в саду, но сейчас тянулась тонкими пальцами, словно ребенок за заморской диковинкой. Иванок шагнул ближе и вздрогнул, когда, беря ягоду, Ирина Тугоркановна тепло коснулась его ладони.
Взяв угощение, княгиня промолвила несколько слов по-половецки - поблагодарила. Иванок кивнул, не сразу осознав, что еще помнит степное наречие.
– Прости меня, - вдруг сказала Ирина Тугоркановна.
– За что?
Она вздохнула, отвела глаза. Иванок так и стоял с оставшимися вишнями в кулаке, глядя на ее белеющее в полумраке лицо и не зная, бояться ему или радоваться запретной княжеской приязни.
– Я не думала, что придешь, - опять нарушила молчание Ирина Тугоркановна.
– Я долго ждала…
Иванок промолчал. И княгиня вдруг заплакала.
Она не всхлипывала, не рыдала, даже не шевелилась - только дрожали беспомощно губы и бежали по щекам дорожки слез. Несколько долгих мгновений юноша смотрел на эти слезы, а потом выронил вишни на траву.
– Не надо, - выдавил он.
– Прости, княгиня, если что… пойду я?
– Нет!
– Ирина Тугоркановна рванулась к нему, уже почти схватила за плечи, но в самый последний миг застыла со вскинутыми руками.
– Побудь еще. Постой тут…