Святополк Окаянный. Проклятый князь
Шрифт:
– Все вы будете князьями в своих княжествах, а старший сын, Вышеслав, станет великим князем в Киеве. И должны вы помнить одну истину. Гордыня обуяла жрецов языческой веры. Они не боятся могучих земных владык, они считают себя выше их. А это опасно, потому что могут повести за собой темные массы. Христианская же церковь говорит обратное. Она несет богоустановление власти. Она убеждает народ, что каждая власть идет от Бога. В поучении Луки Жидяты говорится: «Бога бойтесь, а князя чтите». Вот, сыновья мои, я изложил те основания, из которых исходил в своем решении принять христианство на Руси, и надеюсь, что вы дружно последуете за мной.
Сказав
– Не стану я принимать греческую веру.
Тотчас брови у великого князя насупились, он спросил грозно:
– Почему?
– Не в силах отступить я от веры отцов и дедов.
– Хорошо ли ты подумал, сказав мне это?
– Долго размышлял, отец, но не мог переломить себя.
– Подумай еще, ибо последствия для тебя будут весьма неутешительными.
Владимир в упор смотрел на своего сына, но тот не моргнул и не отвел своего взгляда. Тогда он тяжело поднялся и вышел из горницы.
Братья окружили Святополка, смотрели на него с удивлением, будто впервые увидели. Наконец Ярослав произнес:
– Как же ты осмелился перечить отцу?
Святополк нервно дернулся, ответил заносчиво:
– А я не такой как вы, блюдолизы!
Вперед выступил Вышеслав, проговорил обидчивым голосом:
– Мы не унижались и не угождали, но вели себя как достойные великого князя сыновья. Мы первыми должны поддерживать своего отца!
– А я останусь верным своим прежним убеждениям.
– И какие они? Кому верить? Только у русов три главных бога, а у варягов его зовут Одином, у германцев – Тором, у других народов еще другие главные и второстепенные боги. Как ты это себе представляешь? Как может такое быть?
– Как будто ты не знаешь! – спокойно возразил Святополк. – Заведование всей Вселенной разделено между всеми группами божеств. Сколько народов, столько объединений божеств. У каждой группы божеств свой собственный удел, где они правят. Когда мы воюем против других народов, то боги наши воюют против их богов; если они побеждают, то и мы побеждаем. Поэтому мы и приносим им жертвы, чтобы они были милостивы и с усердием защищали нас.
– А мы верим в единого Бога и завтра вместе с киевлянами пойдем креститься! – твердо заявил старший брат.
– Ваше право, – буркнул в ответ Святополк. – А я был язычником и умру язычником. Веры своих дедов и отцов я не предам!
III
Утро 1 августа выдалось тихим, солнечным. На небе ни облачка. Словно природа приветствовала этот благостный день.
Народ спозаранку потянулся к Почайне, где располагалось главное капище города, недавно возведенное князем Владимиром. Посредине круглого насыпного холма виднелся высоченный деревянный идол Перуна с серебряной головой и золотыми усами. Возле нее уже стояла княжеская дружина во главе с князем Добрыней, здоровенным, с тугим брюшком и насмешливо-покровительственной улыбкой на широком лице.
Когда жителей собралось достаточно много, он приказал:
– Начинайте!
Длинновязый дружинник схватил веревку, сделал на конце петлю и ловко набросил ее на шею Перуна. Тотчас за веревку ухватились дружинники и стали валить статую. Она сначала не поддавалась, но потом закачалась и наконец рухнула. Толпа взвыла, закричала, заохала, запричитала. Дружинники же, не обращая
– Увы нам!
– Прогоняют нашего бога!
– Здесь было его жилище, но больше не царствовать ему!
Святополк бежал вместе со всеми и сердце его обливалось кровью. Так унижен его кумир, кому он поклонялся и остался верен в душе! Как же так можно? Почему небо не обрушится и не повергнет в прах осквернителей святыни?..
Истукана притащили к Днепру и скинули в воду. Он поплыл, все более и более удаляясь. По берегу за ним пошло несколько воинов, чтобы отпихивать его, если он где-нибудь пристанет.
Люди вернулись на Почайну. Там их ждали священники, прибывшие из Византии, но больше из Болгарии, потому что обе страны объединял единый язык – славянский. Святополк думал, что после плача и стенаний никто не захочет креститься, но народ дружно пошел в воду, говоря:
– Если Перун-громовержец не сумел защитить себя, то разве сможет он защитить нас?..
«И сошлось там людей без числа, – пишет великий летописец Нестор в «Повести временных лет». – Вошли в воду и стояли там одни по шеи, другие по грудь, молодые же у берега по грудь, некоторые держали младенцев, а уже взрослые бродили; попы же, стоя, совершали молитвы. И была видна радость на небе и на земле по поводу столько спасаемых душ».
Растерянным возвращался Святополк домой. И в этот и в последующие дни чувствовал он в себе какое-то отупение, отрешенность, в которой уже не было ни скорби, ни ужаса, а оставалось одно безнадежное отчаяние, осознание того, что былого не вернуть, а новое ему не по душе. Он иногда выходил из дворца, бродил бесцельно. Улицы были или пусты, или полупусты. Ему казалось, что город не живет, а сидит по домам и чувствует себя завоеванным каким-то особым народом. Необыкновенно короткими казались киевские улочки, необыкновенно близкими крепостные стены, замыкающие их, а Днепр виделся узким, плоским, как на ладони.
Иногда выходило несколько человек с идолами богов в руках, пели старинные псалмы, очень трогательно и задушевно. На них смотрели, сочувствовали, некоторые плакали, но не присоединялись.
Через неделю после крещения по ночам край черного неба стал обагряться заревом дальних пожаров. Люди тихо перешептывались между собой, что это язычники по наущению жрецов жгут дома священников, а также тех, кто перешел в христианство. Тревожной, неспокойной, смятенной жизнью жил тогда Киев.
Переменилась жизнь и в великокняжеском дворце. Теперь он стал открытым для всех. Видя людей христианами, Владимир душою и телом радовался перемене и праздновал по случаю и без случаев. Пиры устраивались каждую неделю, было тут множество мяса от скота и зверья, было много всего. Владимир велел всякому нищему и убогому приходить на княжий двор, брать кушанье и питье, и деньги из казны. Но этого ему было мало. Поскольку дряхлые и больные не могли доходить до княжьего двора, то на телегах развозили еду и питье по Киеву для больных и нищих. В господские праздники Владимир ставил три тризны: одну – духовенству, вторую – себе и боярам, а третью – нищим.