Святополк Окаянный. Проклятый князь
Шрифт:
В передних углах горниц и светлиц дворца были поставлены иконы, на них молились. Только Святополк по-прежнему избегал их, а когда Вышеслав упрекнул его в этом, ответил:
– Из дерева ли идол, или икона – одна ровня.
К Ярославу он чуть потеплел, но все же держался в сторонке от него, показывая, что тот был неправ и должен перед ним покаяться. Но и брат был упрям и на поклонение не шел.
Вскоре на место бывшего капища Перуна пришли работные люди, раскидали холмик, а на его месте стали копать большую яму – основание под будущую церковь Святого Василия. Ее строили осень и зиму, а весной 989
Князь Владимир ходил озабоченным. Киевляне крестились, но не спешили перейти в новую веру другие княжества и волости. Важен был в этом отношении Новгород, второй по величине город страны, вечный соперник Киева. По сведениям, поступавшим оттуда, среди населения развернул свою деятельность языческий жрец Богумил. Новгород был всегда оплотом старой религии и на сей раз даже слушать не хотел увещеваний и угроз великого князя. Ничего не оставалось делать, как применить силу. Владимир вызвал к себе князя Добрыню, усадил перед собой, стал говорить спокойно и вроде бы даже бесстрастно, но чувствовал князь, как клокочет внутри него возмущение и гнев:
– Посылал я гонцов своих к новгородским жителям, призывал отказаться от старой веры. Да не стали слушать их на вече и приняли решение биться до конца за идолов своих. Ты посажен в Новгородском княжестве правителем, там твой дворец и там проживает семья. Бери, князь, мое войско и приведи непокорный город к повиновению!
Началась подготовка к походу. Святополк ходил задумчивый, искоса поглядывая на ремонт телег, снаряжения, суету воинов и слуг княжеских. Потом пошел к отцу, сказал:
– Отпусти меня, батюшка, во Владимир-Волынский, хочу попроведать брата своего Всеволода. Соскучился я по нему во время долгой разлуки.
Исподлобья взглянул Владимир на сына своего, пытаясь понять, что на душе у этого строптивого отрока, но увидел в его глазах только смирение и кротость, а потому ответил:
– Наведай своего единокровного, узнай, как живется ему и властвуется. Приедешь, расскажешь.
Но Святополк отправился не на закат, а на полночь, в Новгород. «Предупрежу новгородцев, – думал он в пути. – Сил у них поболе будет, чем у войска Добрыни. Отстоят они старую веру, не дадут на поругание. А там, смотришь, и Киев вспять повернется, откажется от греческой веры!»
В Новгороде поразили его добротные, сложенные из векового дуба дома и терема, каменный детинец, а также обилие иностранных и русских судов, стоявших у причала. Поистине торговый и промысловый город, возникший в окружении бескрайних лесов. Святополку в них – после степных просторов киевской земли – чувствовалось порой неуютно и страшновато, но зато в городе он ощущал себя как дома: кругом капища со знакомыми идолами Перуна, Дажь-бога, Лады, Леля и других славянских богов.
В детинце он быстро нашел посадника. Им оказался степенный старик с хитрым, проницательным взглядом. Звали его Волотом. Когда Святополк рассказал ему о приготовлениях к походу киевских войск, тот спросил:
– А кто ты таков, отрок? Можно ли тебе верить?
– Из посадских я, – стал осторожничать Святополк, зная, что отец не пожалует за его действия. – В греческую веру креститься отказался и рад посодействовать вам, твердым сторонникам старины.
–
– Не так, господин посадник. По повелению великого князя Владимира было введено христианство, а сам он принял новую веру за год до этого. По его приказу движутся войска киевские на Новгород, чтобы и вас заставить перейти в греческую веру.
– И кто ведет те войска? Сам великий князь?
– Нет. Во главе его стоит новгородец, князь Добрыня.
– Так он тоже отступился от старины, от наших обычаев? Ну, за это он крупно заплатит!
Вскоре ударил вечевой колокол, и на площади возле детинца собрался новгородский народ. Пришло столько, что не протолкнуться – и мужчины и женщины, и старые и малые. Святополк притулился в сторонке, боялся пропустить хоть одно слово.
На помост поднялся посадник Волот, поднял руку. Тотчас на площади стало так тихо, что слышно было, как на деревьях ссорились грачи.
– Господин великий Новгород! – обратился к народу Волот. – Плохая весть пришла из Киева. Князь наш бывший, Владимир, которого мы любили и лелеяли, изменил вере дедов и прадедов наших и заставить хочет, чтобы и мы последовали его примеру.
– А-а-а! – дружно выдохнула толпа.
– Приезжали к нам из Киева гонцы с тем же требованием, но думали мы, что это не князево решение, а его недругов, потому как был в свое время князь Владимир ярым и непримиримым язычником. Но, видно, ошиблись мы!
– О-о-о, – простонали новгородцы.
– И шлет сейчас на Новгород он войско киевское, чтобы заставить нас последовать за киевлянами…
– У-у-у! – угрожающе зарычала площадь.
– И ведет то войско князь наш Добрыня. Чем мы ответим на это насилие?
И тут выскочил на помост жрец Богумил, прозванный за красноречие Соловьем, высокий, длинноволосый, длиннобородый, и потрясая над собой кулаками, закричал страшным голосом:
– Лучше помереть, чем дать богов наших на поругание!
Толпа дружно взвыла. Богумил подождал, когда стихнет площадь, снова выкрикнул неистово:
– Пойдем и сожжем терем князя Добрыни и пепел развеем по ветру!
– Жену его гречанку на дерево!.. На костер ее! – поддержала толпа.
Площадь бурно забурлила в холодном бешенстве и стала вытекать в соседнюю улицу, направляясь к терему князя. Святополк, оттесненный рассвирепевшими людьми, издали увидел, как недалеко за домами поднялся серый дым, а потом он повалил клубами; порой вырывались яркие языки пламени, устрашающе готовясь перепрыгнуть на другие строения, но людей было много, и они не допустили этого. Только пошла гулять весть от одного человека к другому: и терем князя спалили, и жену его с домочадцами убили…