Святослав, князь-ратоборец
Шрифт:
Это был страшный день для Игоря, его воевод и всех тех, кто стоял под княжеским стягом на берегу моря. Тяжёлая конница Империи лавиной накатывалась на боевые порядки русов, с разгону вламывалась в их ряды, ломая стену из щитов, стремясь развалить и прорвать монолитный строй. Закованные в железо по самую макушку, клибанарии гвоздили налево и направо тяжёлыми палицами и боевыми топорами, раскалывали щиты, разбивали на куски шлемы, дробили доспехи, ломали кости. Их громадные кони, также закованные в доспехи, ударами копыт сбивали дружинников с ног, втаптывали упавших в залитый кровью песок, врезаясь в ряды, рушили боевой порядок. Катафракты длинными пиками пронзали сразу по нескольку человек, а многие, изломав в рукопашной длинные копья, потянули из ножен мечи и, разогнав коней, буквально влетали в передние ряды, поражая врагов. «Стена щитов» гнулась и трещала под этим страшным натиском. Тут и там возникали в ней прорехи, куда устремлялись вражеские наездники, но воеводы бросались в эти опасные места, восстанавливали порядок, и снова строй русов стоял несокрушимо. Отступая, русы приблизились к самому берегу, где стояли ладьи, и град стрел с них сразу
Критический момент наступил, когда Панфир послал в бой отдохнувшую пехоту, а Варда Фока лично возглавил атаку кавалерии – русы дрогнули и стали пятиться к берегу, из последних сил держа строй, понимая, что если он рухнет, то всё будет кончено и все они так и останутся лежать на этом залитом кровью берегу. Понял это и Игорь, а потому спрыгнул с коня, взял у оруженосца двуручный боевой топор и пошёл в первую шеренгу бойцов, в самую гущу боя. В этот решающий миг князь бросил на чашу весов последнее, что только мог, – личное мужество, поскольку никаких свежих войск под рукой у него не оставалось. Стоя в первой шеренге, Игорь тяжёлым топором крушил ромеев, страшными ударами рассекал панцири клибанариев, вышибал из сёдел катафрактов, которые с грохотом валились на землю, беспомощно барахтаясь в песке, поскольку не имели силы подняться самостоятельно. На победу Игорь уже не надеялся, единственной надеждой оставалось продержаться до темноты, а там погрузиться на суда и уйти на Русь, но для этого надо было выстоять до ночи под непрекращающимся потоком вражеских атак. И это ему удалось – варяги и гридни воспрянули духом, увидев в первом ряду своего князя, вновь сомкнули ряды и отбросили греков.
Яростные бои продолжались до вечера, стратеги вновь и вновь кидали в атаки панцирную конницу, пытаясь сбросить русов в море, но уже становилось ясно, что северяне устояли, невзирая на страшные потери. Желая прекратить ставшее бессмысленным кровопролитие, а также сберечь свои отборные войска для завтрашнего боя, Панфир велел трубить отступление. Тяжёлая византийская конница, выходя из боя, еле-еле передвигала ноги – доспехи катафрактов и клибанариев были иссечены мечами и топорами, а сами всадники болтались в сёдлах как безвольные куклы. Их боевые кони, измотанные беспрерывными атаками под палящими лучами солнца, с трудом тащили закованных в доспехи хозяев, которые жарились в своих панцирях, словно в печках. Армия ромеев, подобно гигантской змее, уползала в свой лагерь, не имея больше сил продолжать сражение. Русы ушли к ладьям, и битва стихла, багровое солнце стремительно катилось за линию горизонта, и вскоре наступившая ночь накрыла заваленное тысячами изрубленных и растоптанных тел побережье.
Сразу после боя Игорь собрал военный совет – несмотря на то, что русам в этот день удалось устоять, князь не обольщался и прекрасно понимал, что второй такой битвы его рать просто не выдержит. Потери были страшные, ещё больше было раненых, и все осознавали, что выход только один – грузиться на ладьи и уходить на Русь. Времени было в обрез, надо было не только подготовиться к отплытию, но и проводить в последний путь павших воинов, чьи тела уже сносили на берег – благо после такой сечи многие ладьи стояли пустые, и по приказу князя туда складывали погибших. Из византийского лагеря было видно, как чёрное ночное небо озаряет пламя погребальных костров, на которых русы жгли тела своих товарищей, и многим ромеям становилось не по себе, когда они начинали думать о завтрашнем дне.
Похороны знатного руса. Худ. Г. Семирадский.
А Игорь торопился – пока догорали погребальные костры, его воины спешно грузились на ладьи, соблюдая строжайшую тишину, чтобы в лагере ромеев не возникло и тени подозрения на то, что русы хотят отплыть. Того флота, который его караулил в море, киевский князь не боялся, думая просто пройти мимо него и даже мысли не допуская, что византийцы атакуют русов. Отплывали ночью, пока не наступил рассвет, но командующий флотом Империи патрикий Феофан службу поставил хорошо, а потому и узнал вовремя, что вражеские ладьи отошли от берега. Он решил не дожидаться противника, а атаковать сам, используя момент неожиданности, поскольку русы этого нападения явно не ожидали. Византийские хеландии смело пошли на сближение, и Игорь распорядился их захватить – явное свидетельство того, что он не считал моряков Феофана серьёзными противниками. Об этом же говорит и обращение князя к воинам, когда он предлагал не убивать ромеев, а брать их в плен. Но Игорь жестоко ошибся.
Едва корабли враждебных флотов сблизились, как с палуб ромейских судов стали извергаться потоки «греческого огня». Погода стояла идеальная, поверхность моря была ровной и спокойной, а потому успех сопутствовал кораблям базилевса. Яркими кострами занялись в темноте ладьи русов, и эта ночь стала самой кошмарной в жизни князя Игоря. Он видел, как его гридни и варяги бросались с охваченных пламенем судов в море и тут же шли на дно под тяжестью доспехов, а те, кто всё же выплыл, продолжали гореть в воде, по которой растекался огонь. Как кормчие правили прямо на ромейские корабли, надеясь захватить их с бою, но византийцы не давали им даже приблизиться – медные трубы извергали всё новые и новые струи огня, а ладьи одна за другой исчезали в пламени. Ночь превратилась в день, само море вокруг горело, и суеверный страх стал охватывать русов и варягов, которые в жизни не видели чего-либо подобного. Вскоре паника охватила всех – от князя до простого ратника, каждый думал теперь только о себе, о том, как бы скорее выбраться из этого огненного ада. Но спасения не было никому. Хеландия патрикия Феофана врезалась в самую гущу вражеского флота, поливая с кормы и носа огнём вражеские ладьи, которые пытались её окружить. На палубе флагмана воины и моряки Империи действовали быстро и слаженно, выше всяких похвал, успевая обслуживать свои смертоносные машины
Действие «греческого огня» при осаждении Константинополя Игорем. Худ. Ф. Бруни.
Что же касается тех русов, которые отступили на мелководье, то их судьба сложилась трагически: когда взошло солнце, они увидели, что со стороны моря их поджидает огненосный флот, а на суше – армия базилевса. Большая часть их погибла в схватках с византийцами, остальные же попали в плен, и их казнили в Константинополе вместе с теми из русов, которые были захвачены во время ночного боя на море. Эту казнь и наблюдал отчим Лиутпранда Кремонского, «человек, преисполненный достоинства и мудрости», который в это время находился в столице Империи в качестве посла итальянского короля Гуго.
Подведём итоги – поход, на который Игорь возлагал столько надежд, закончился полным провалом, и вина за неудачу в большей мере лежала именно на князе. Если бы он вовремя остановился, погрузил рать на суда и отплыл домой, пока базилевс «проводил в размышлениях немало бессонных ночей», то исход предприятия был бы иным и Игорь мог бы почивать на лаврах, осенённый заслуженной славой. А так – флот сожжён, войско практически полностью уничтожено, средства, вложенные в этот поход, пошли прахом. Лев Диакон конкретно обозначил размеры постигшей русов катастрофы, а также прямо указал маршрут бегства князя, который «к Киммерийскому Боспору прибыл едва лишь с десятком лодок, сам став вестником своей беды». Об этом же свидетельствуют и другие византийские источники, например, в «Житии Василия Нового» сказано, что русы «… едва спаслись в свою землю, чтобы рассказать о том, что с ними случилось». Причём в свете этих двух известий можно сделать вывод о том, что Боспор Киммерийский принадлежал Игорю, и не случайно именно туда убежал князь после разгрома. О практически полном уничтожении рати русов свидетельствует и Супрасльская летопись, в которой есть указание на то, что после этого похода Игорь в Киев «отбежа в мале дружине», что было вполне естественно после ожесточённого сражения на суше с армией Империи и катастрофы на море. Но это ещё не повод безоговорочно записывать князя в неудачники. Игорь не был идеальным правителем и человеком, как и все люди, он совершал ошибки и пытался в меру сил их исправить. А потому это поражение нисколько не умаляет его заслуг перед потомками. Не ошибается тот, кто ничего не делает, а жизнь у Игоря, жившего на переломе эпох, была очень насыщенной. Что как раз и подтвердилось, когда он вернулся на Русь из злополучного похода.
Прибыв на берега Днепра, князь развил бурную деятельность: создаётся впечатление, что, пока он добирался до дома, все его мысли были только об одном – отомстить! Вероятно, что во время долгого пути Игорь всё тщательно обдумал, взвесил свои возможности, поразмышлял над допущенными ошибками, сделал соответствующие выводы – и сразу по приезде начал готовить новый поход на Византию. Ромеи сожгли флот – немедленно строить новый! Дружина понесла тяжёлые потери – вперёд, к варягам и викингам, вербовать новых бойцов, денег не жалеть! Нечего противопоставить коннице базилевса – наймём печенегов! Греки захотят перехватить нас на море – а мы и по суше пойдём, да ещё и по Болгарии ударим! Игорь целиком ушёл в подготовку к этому походу, передоверив дела по внутреннему управлению страны своей жене. С одной стороны, ему хотелось как можно скорее встретиться вновь со своим врагом на поле боя, с другой – он понимал, что любая оплошность и недогляд, допущенные в спешке, могут привести к очень тяжёлым последствиям. Он уже не имел права на ошибку, князь просто обязан был смыть с себя позор поражения и поставить Империю на место. И если поход в 941 году был его личным делом, то в 943-м он превратил его в общегосударственное мероприятие, подняв на войну с Империей все подвластные и зависимые земли – «русь, и полян, и словен, и кривичей, и тиверцев».
По сообщениям Повести временных лет второй поход Игоря начался в 944 году, хотя Н. М. Карамзин, Б. А. Рыбаков и ряд других историков указывали на 943-й, опираясь на обрывочные сведения Новгородской I летописи. Я тоже склоняюсь к этому мнению, а потому при описании дальнейших событий буду исходить из того, что Игорь выступил в поход на Византию в начале мая 943 года. Но самое интересное, что некоторые исследователи, начиная от Н. И. Костомарова и заканчивая А. Королёвым, утверждают, что этого похода просто не было, на основании того, что в византийских источниках он не упоминается. «Если греки недавно разбили русских, то не могли до такой степени перепугаться их нового нашествия, особенно когда были предупреждены заранее и, следовательно, могли предпринять все средства и способы к отражению наступавшего неприятеля. Согласиться на унизительные условия, не бившись с врагами, которые недавно потерпели поражение, было бы уж чересчур нелепо, и Византия не была еще в то время бессильною» (Н. И. Костомаров). Для начала замечу, что если в иностранных источниках ничего не говорится о событиях из русской истории, то это ещё не повод полностью их отвергать – вон некоторые умники договорились до того, что и Невской битвы в 1240 году не было: дескать, у буржуев про неё ничего не написано.