Святослав. Великий князь киевский
Шрифт:
Княжич обернулся, задумчиво поглядел на Паисия.
— Ты, отче, приставлен книги собирать, с тебя и спрос.
— Так, так, с меня спрос, ежели мимо библиотеки великого князя книга пойдёт, да... А где же певец-то ныне?
— Бог его ведает. — Борислав пошёл к дверям, открыл створку, помедлил. Сквозняк пронёсся по полкам, по ларям, зашевелив листы и свитки. — Ты у боярина Ягубы спроси, он знает даже, о чём мыши пищат в чужих амбарах. — И ушёл.
— Вот же; накрутил и ушёл, — сказал, ни к кому не обращаясь,
— Княжич книгочей известный. Любит книгу, отче, — сказал Остафий.
— Спросить и вправду боярина Ягубу, что ли? — задумчиво произнёс Паисий. — Не припомню, когда бы дружинный певец в опалу попадал...
— Спрос не вина, отче, — сказал Карп.
— Это да, это оно конечно, только больно я его, аспида, робею, прости меня, Господи, на скверном слове.
Пантелей хмыкнул, а Остафий, взглянув на него укоризненно, сказал Паисию:
— Если чего у властителей хочешь добиться, то и в лоб нужно и в обход идти.
— А чего я хочу?
— Повесть эту хочешь сюда. И княжич того же хочет, только вот почему в сторонке остаётся, тебя втравливает? И ты это понимаешь и потому корчишься. Но всё же встрянешь, отче, знаю я тебя...
— Страшно, — вздохнул Паисий.
— Чего же страшно, отче? — вмешался Карп.
— Сам не пойму. Что-то не так в повести, непривычно слуху.
— При восхваляющих книгах, отче, сидеть, конечно, спокойнее и безопаснее, — сказал Остафий.
— Гы-гы! — обрадовался Пантелей.
— Опять ржёшь, аки конь стоялый? Не твоего ума дело!
Паисий подошёл к Пантелею, заглянул через его плечо в рукопись, закричал тоненько, найдя выход раздражению:
— Что ты пишешь, орясина? Меньше в чужие дела встревай, разговоры слушай, до тебя не касаемые. Опять скоблить?
Дверь в библиотеку, не скрипнув, не стукнув, отворилась, и на пороге, никем не замеченный, появился боярин Ягуба.
Несмотря на седину, он не производил впечатления старика, был по-прежнему высок, худ, мягок в движениях. Он ходил в мягких козловых сапожках без каблуков, носил тёмные одежды.
— Сколько раз подчищаем, аж светится лист-то. — Паисий взял лист, для убедительности показал на свет Пантелею. — Дубина! Гы-гы...
— Балуют переписчики? — негромко спросил Ягуба, выходя на свет.
Паисий вздрогнул, переписчики встали.
— Ох, напугал, боярин, неслышимо ходишь...
— Балуют, спрашиваю, переписчики?
— Не то чтобы балуют, ошибаются, сытые рыла... Сколько же можно подчищать! — Паисий мелко перекрестил боярина, и непонятно было, отгоняет ли он злого духа или благословляет.
Ягуба заметил испуг смотрителя и усмехнулся. Его боялись, сторонились. Вроде и не занимал он особого положения при дворе великого князя — ближний боярин, каких несколько, но и во дворце, и в Киеве знали, что власть его велика, а влияние на Святослава
— Взыщи за пергамент, — посоветовал Ягуба.
Разве в пергаменте одном дело? — заторопился Паисий, в раздражении не думая, что рискует навлечь на переписчиков гнев боярина. — Ты же знаешь — великий князь в день своего рождения пожелал высоких гостей книгами одарить. И я обещал быстрее и лучше вольных переписчиков сделать. Меньше месяца сроку осталось, а мы всё подчищаем, перебеливаем...
— Нерадивых накажи. Или вот что: управлюсь с делами и займусь ими.
— Лучше я сам приструню, боярин, — испугался за переписчиков Паисий.
— Сам... сам ты их распустил, отче. — Ягуба подошёл к переписчикам, поглядел на их склонённые головы, скривился брезгливо. — Духом кислым несёт. Великий князь деньги немалые на книги отпускает, к себе приблизил, в своё великокняжеское книгохранилище допустил монасей, а у этого на рясе только что вчерашних щей нету! — Он ткнул пальцем в Пантелея, прошёл вдоль ларей. Паисий семенил за ним.
— За книги я батюшку Святослава Всеволодовича денно и нощно благодарю, за заботу его великокняжескую... И за деньги, что на новые книги он даёт... — Паисий оглянулся на Остафия, тот поднял голову и еле заметно ободряюще кивнул смотрителю. — Это... вот, это да... — засмеялся Паисий.
— Что? Не понял, отче, — остановился Ягуба.
— Появилось на Руси одно дивное творение...
— Ну?
— Достать бы.
— Так достань, на то и поставлен.
— Это конечно, это да, только вот...
— Ну что ты мнёшься? Прост ты больно, отче, всё у тебя на лице написано. «Слово о полку Игореве»? — Ягуба с возрастом научился забегать стремительной мыслью вперёд собеседника, ему доставляло удовольствие огорошить его внезапным вопросом, предугадав то, к чему тот только шёл.
— Оно, боярин.
— Забудь.
— Ась?
— И думать, говорю, забудь. Ибо восхваляет князя Игоря.
— Что-то не пойму я, боярин. Игорь Святославич — он же великому нашему князю двоюродный брат и союзник.
— Не все братья по крови и по духу близки.
— Это конечно, это да... но...
— Князь Игорь на Святослава Всеволодовича обиду затаил, что не даёт он ему Черниговский престол.
— Эх, боярин, княжьи обиды как тучи по весне: подует злой ветер с поля половецкого — и нет их. Впервой ли у них размолвка...
— Тут, отче, не просто размолвкой, тут изменой пахнет. — Ягуба не мог отказать себе в удовольствии показать причастность к тайнам большой великокняжеской политики. — Князь Рюрик Ростиславич Белгородский склоняет Игоря к союзу против нас. Так что по всему выходит — не нам об Игоревой славе заботиться. И повесть эта — дело его, нас не касаемое.