Святослав
Шрифт:
Настал долгожданный для императора Иоанна час. Воины империи видели, что на них идет Святослав, но стояли на месте и только отстреливались. Значительно позже, когда русские вой уже приблизились, ромеи стали отступать. Сначала дрогнули, разорвали ряды и двинулись назад первые пять таксиархий, которые вплотную вели бой с русскими воями. Немного погодя двинулось еще пять таксиархий… Император Иоанн и его полководцы представили себе, как обрадовались русские вой и сам князь Святослав, увидав, что ромеи кажут спины. Император воображал, с какой радостью, не встречая сопротивления, торопятся, продвигаются они вперед,
Но на императора Иоанйа этот крик подействовал иначе.
— Они идут в мою ловушку! — промолвил хриплым голосом Цимисхий. — Глядите, полководцы, как сейчас погибнет Русь! Быстрей, быстрей! Вперед, империя!
Все происходило и дальше так, как предвидел опытный полководец император Иоанн. Русские вой шли за отступающими таксиархиями и уже приближались к стану. Распаленные боем, они догоняли ромеев и рубились с ними. Вперед вырвались всадники со знаменами, между ними было и знамя киевского князя с двумя перекрещенными копьями — значит, и князь Святослав там…
— Какой час! — крикнул Иоанн Цимисхий. — Скорей, скорей!
И в тот же миг из густого леса над рекой, что лежал справа от стана, и из леса, что темнел слева, вырвались всадники. Они мчались, разворачиваясь полукругом, туда, где кипел бой между ромеями и русскими воями.
На пригорке было тихо. Только гудела, стонала под конскими копытами равнина. Всадникам не было, казалось, конца, они выезжали и выезжали из лесов и мчались, пригнувшись к гривам коней, с копьями наперевес, все вперед и вперед.
— Многая лета императору! — крикнул кто-то из полководцев на пригорке.
— Многая лета! — подхватили остальные.
А он, император Восточно-Римской империи, стоял под своим знаменем с ликом Христа и надписью: «Побеждай!» Стоял величественный, гордый и широко раскрытыми глазами смотрел на поле боя: ведь это он замыслил, как уничтожить русских воинов, а теперь жаждал видеть их смерть, смерть Святослава.
Но он не мог понять: что же происходит на равнине? Всадники-ромеи — закованные в броню бессмертные — мчались по равнине. Но за ними гнались другие всадники. Всад-ников-ромеев было много, но тех, других всадников, было еще больше — им не было счету. И они, как видно было с пригорка, били всадников-ромеев и окружали не русских воинов, а таксиархии.
— Многая ле-е-е… — закричал было кто-то.
— Проклятие! — оборвал он этот неистовый крик. — Полководцы! Что случилось? Чьи это всадники?
— Пацинаки! Пацинаки! — катилось по лагерю.
— Угры! Угры! — летело с другой стороны…
Но били ромеев на равнине не печенеги и не угры — они только разрушили, свели на нет дьявольский замысел императора Иоанна, не дав возможности его засадам внезапно на-насть на русское войско. А беспощадным смертным боем били, уничтожали бессмертных на равнине русские вой. Взяв с места разгон, они теперь ни на шаг не отставали от ромеев, громя и те десять таксиархии, которые вступили в бой на равнине, и другие десять, которые спешили на помощь первым, и как ни быстры были ноги ромеев, они не могли уйти от русов. Копьями, мечами, секирами, ножами и просто рогатинами русские и болгарские вой калечили, били, истребляли ромей-ское воинство, не давая ему пощады.
— Таксиархии,
Только теперь он понял, что в решительный момент, когда все было приготовлено для полного разгрома русов, им на помощь и на погибель ромеям пришли печенеги и угры. И для римских воинов, которые сражались на равнине, оставалось одно спасение: бежать в лагерь, стать за его рвами и отбиваться от русов, болгар, печенегов и угров.
Ромеи так и сделали. Со всех сторон спешили они к лагерю, спешили так, что не могли протиснуться в ворота и попадали в свои же костоломки, падали во рвы, калечились, теснили друг друга.
Но их никто не преследовал. Десять таксиархий были окружены на равнине. Русские вой, печенеги и угры рубились с ними и гнали к реке. Римские воины, видя, что спасения нет, бросали оружие, поднимали руки…
Солнце спускалось за горы. Император Иоанн все еще стоял на пригорке, словно ждал, что свершится чудо. Но чуда не произошло. По равнине темными тучами надвигались, спеша к лагерю, легионы. Они сделали, что могли, а может, и больше того, а сейчас жаждали одного — спасения, покоя, отдыха. А многие из них в пыли и крови остались на поле боя — они уже вступили в царство тишины и завоевали себе в этот день вечный покой.
В вечерних сумерках оплиты копали близ лагеря ямы и засыпали мертвых. Надо было торопиться — ведь завтра по их могилам должны были пройти другие воины. Убитых старшин и полководцев за лагерем не хоронили — их клали на носилки и несли к пригорку, где стоял император Иоанн. Вскоре весь пригорок был устлан мертвыми. Император Византии стоял среди трупов.
Всю ночь отходили войска императора Иоанна. На дорогах, по склонам гор и всюду в долине Марицы слышались тревожные людские голоса. Позади, на очертаниях темных гор, во многих местах занимались пожары. Их зарева охватывали всю северную часть неба. И когда огонь, разгораясь, бушевал сильнее, а небо пламенело ярче, можно было разглядеть отряды перепуганных всадников, черные силуэты возов, бесконечные цепи легионеров. Все они, точно мутный поток, вырывающийся с гор, спешили в Адрианополь.
Среди этого потока, верхом на коне, ехал и диакон Лев. Согласно приказу, он во всех походах передвигался вместе с приближенными к императору особами. Перед началом битвы диакон находился недалеко от императора, видел его, восторгался им и успел даже написать несколько строк своей истории:
«Святослав, надменный одержанными победами над мися-нами, исполненный варварской своей гордости, ибо он совершенно уже завладел их страной, устрашивший и удививший их врожденной своей свирепостью…»
Однако больше диакон Лев не успел ничего написать — началась битва, а он хотел собственными глазами видеть, как будут наступать русские вой, как их приступ разобьется о стену легионов, как спустя известное время начнут наступать воины императора, как сам Иоанн поведет их и как с помощью Бога ромеи победят своих врагов.
В голове диакона Льва уже слагались красноречивые фразы для этого места его вдохновенной седьмой книги истории, как, например:
«Многия заботы колебали душу императора Иоанна; он, как бы стоя на распутий, не знал, по которой идти дороге…»