Святослав
Шрифт:
— Они изменой напали на нас и лезут со всех перевалов. Мы же уходим к Дунаю.
— И дальше пойдете, Микула? Микула поглядел на болгар.
— Нет, — твердо сказал он, — спустимся к Дунаю и там будем биться.
— Но их очень много, — задумчиво промолвил Ангел.
— Уже и наши боляре прут и прут в горы, гавран гаврану очи не капат [9], — заметил сосед Огнен. — Сегодня ночью уехали, сам слыхал, братья Турены в Преславу.
— Теперь они вместе с ромеями опять возьмутся за свое. Цвитана заплакала.
— Мы спустимся к Дунаю, — громко сказал Микула,
— О нет, — зашумели болгары, — русские вой — добрые вой, были бы они тут, мы бы жили…
— Не за то мы боролись, — продолжал Микула, — чтобы эту землю и вас покорили. Бились мы потому, что ромеи и для вас и для нас едины. Бились мы тут, бились там, в горах, — он протянул руку и указал вдаль, — станем теперь на Дунае насмерть.
— А что же нам делать? — крикнул Ангел.
— Так, так, что нам делать? — разом заговорили соседи.
Микула снял баранью шапку, словно она сжимала ему голову, и, опираясь на меч, долго смотрел на голубую долину, над которой висели, точно лодии с поднятыми ветрилами, розоватые облака. Из этой долины сюда, в предгорье, веял теплый ветер. Он приносил запахи свежей земли, молодой травы. Там, далеко-далеко, чернели полоски только что вспаханной земли; там повсюду виднелись люди, со всех концов доносился рев скота.
— Дивная земля, — сказал Микула, с нежностью глядя на долину и откидывая рукой волосы, которые падали ему на лоб. — Сейчас самая пора пахать, сеять зерно… Да вот ромей не дает.
— Что делать? Что делать? — повторяли растерянно люди. Микула задумался.
— Моя земля вон там, — он показал на далекий небосвод, — а я буду стоять тут.
— Моя земля тут, — словно в ответ Микуле, сказал Ангел, -но я стану за нее там. Я иду с тобой, Микула.
— Разве только ты? — спросил сосед Огнен. — Не буду и я.тут сидеть, пойду к Дунаю.
— И я… и я… — один за другим говорили соседи.
— Добрая земля, и добрые на ней живут люди! — промолвил Микула.
— Я тебя одного не пущу! — воскликнула Цвитана. — Где ты с мечом, там буду и я.
— Зачем тебе идти? — заспорил Ангел, которому было стыдно за Цвитану перед людьми. — Разве это женское дело?
— Не говори так, Ангел, я пойду! — промолвила, закрасневшись, Цвитана.
— А когда же пойдем? — спросили болгары.
Только теперь Микула понял, что случилось то, чего он никак не ждал. Он зашел к Ангелу проститься, но было не до прощания — ведь Ангел и все собравшиеся здесь болгары идут с ними, русскими воями. И — хочешь не хочешь — Микуле придется их вести, заботиться о них, оберегать, чтобы не напали ненароком на них ромеи.
— Ну что ж, — сказал Микула, — сейчас и тронемся… Сбор здесь!
Соседи кинулись к своим дворам, Микула с Ангелом зашли в колибу.
— Что же брать с собой? — недоуменно спрашивала Цвитана.
— Захватим все, что сможем, — сказал Ангел, — ничего им не оставим.'
— А вино?
— Что осилим — выпьем, мех с собой возьмем, а остальное выльем.
— Ты, Цвитана, не забудь иголку и нитки, — посоветовал Микула, — моя сорочка и ногавицы начисто прохудились.
— Выпьем-ка,
— Что ж, выпьем, — согласился Микула.
Посидев недолго, Ангел поднялся и сложил в мешок все, что, по его мнению, могло пригодиться на Дунае. Цвитана, разговаривая сама с собой, бегала по колибе, заглядывая в клети, ямы.
И вот они вышли во двор. Там собралось уже немало соседей. Да нет, тут были не только соседи, слушавшие Мику-лу. Подошло еще много мужчин, которые жили дальше. Но и это было не все. Со всех концов села ко двору Ангела шли мужчины, женщины, отроки. Несколько болгар спешили на конях, еще несколько приехали на запряженных волами возах. Все в селе знали о принесенном Микулой известии и поступили так же, как и Ангел, — люди решили идти к Дунаю.
— Что же это? — Микула всплеснул руками. — Ведь идет все село…
— Где вы, там и мы, — услыхал он в ответ возбужденные голоса. — Ако смерт, да заедно… [10]
Долго стоял Микула на пороге колибы задумавшись. Потом вышел вперед и стал среди толпы.
— Коли так, — громко промолвил он, — сложим, люди, мешки на возы! Гей, комонники! — крикнул он всадникам. — Борз-но поедете на брани. А ныне запрягайте возы, забирайте всякое жито, чтобы ромеям ничего не осталось, гоните коров, овец, уйдем все, ничего им не оставим.
И вскоре люди покинули родное село и — кто на возах, кто пешком — стали спускаться в долину. А впереди степенно шагал Микула.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
1
Войско Иоанна Цимисхия стояло в Преславе несколько дней— Начальник метательных машин Иоанн Куркуас снова кичился и хвастался перед другими полководцами: это он посоветовал императору взять Преславу до Пасхи, это только благодаря ему воины империи так быстро прошли опасные ущелья и стоят в Преславе. На радостях Иоанн Куркуас пил, пил столько, сколько могло вместить его огромное чрево. Пил вина греческие, болгарские, угорские, херсонесские, задунайские, земель уличей — из жита, — пил все, что можно было найти в погребах болгарских кесарей.
Однако, отдавая должное Иоанну Куркуасу как пьянице, не следует забывать и того, что здесь, в Преславе, он свершал еще одно привычное для него дело, да так, что даже диакон Лев упомянул о нем в своей истории: «Магистр Иоанн содеял в Мисии преступления против священных храмов: он ограбил многие в Мисии церкви, а ризы и священные сосуды использовал для собственной надобности». Что и кто бы ни говорил об истории диакона Льва, а об Иоанне Куркуасе он писал правду!
Однако пьянствовал и грабил Болгарию не только Куркуас, а все полководцы, воины, да и сам император Иоанн. На праздник Христова воскресения — о, его всегда отмечали в Константинополе торжественно, пышно! — здесь, в Преславе, император Иоанн совершил также великий выход из собора преслав-ской Софии. Вместе с кесарем Борисом он проехал по узким улицам города, где еще зияли провалы выбитых окон и дверей и пахло гарью, вместе с кесарем выехал за город, к выстроившимся и бурно приветствовавшим императора легионам.