Святослав
Шрифт:
Все — и враждебные князю-язычнику монахи-летописцы, и прямые его враги византийцы — волей или неволей говорят об удивительном, неимоверном для шкурных наших времен бескорыстии великого князя. Мы еще прочтем летописные строки о том, как равнодушно отказался Святослав от золотых даров византийцев, но благодарно принял оружие. Но сейчас стоит вчитаться в иное. В сотнями людей читаное, но мало кем осмысленное вступление к летописному жизнеописанию Святослава. «В походах же не возил с собой ни возов, ни котлов, не варил мяса, но, тонко нарезав конину, или зверину, или говядину, жарил на углях и так ел». «Не возил… возов» — как это можно было не заметить?! Какая орда грабителей, куда и когда двигалась без возов, кибиток, фургонов? Ведь
Но летопись, при всей неприязни к заклятому язычнику, непреклонна: «не возил», и точка.
О многом говорит и перечень скудных походных кушаний. Хорошо по этому поводу сказал Г. Прошин: « и как обозначена последовательность рациона дружины: на первом месте — конина, то, что всегда с собою, затем «зверина» — дичь, добытая стрелою или копьем на марше. Говядина — мясо, которое могли только реквизировать у населения во время похода, — на последнем месте. Это уже не перечень — это характеристика! Сразу вспоминается суворовская заповедь: «Обывателя не обижай!»».
Грабитель? Грабитель, чьи воины предпочитают резать своих коней, тратить время и силы на охоту, чем отнять буренок в ближней деревушке?
Лев Диакон отдает, описывая войну со Святославом, дань обязательным византийским сетованиям на жадность и корыстолюбие варваров (вот уж чья бы мычала!). Но тот же Диакон говорит, что византийские «освободители» в Болгарии разграбили множество церквей(!) и царскую казну (!!) . Также говорит он, что простые болгары бок о бок с северными «грабителями» дрались против византийцев. Простите, но кого тогда четыре года «грабили» русы в Болгарии?
Несколько проясняет дело описание Ибн Мискавейхом захвата русами азербайджанского города Бердаа в 944 году. Овладевшие городом русы потребовали от жителей лишь повиновения: «На вас лежит обязанность хорошо повиноваться нам, а на нас — хорошо относиться к вам». Русы, по словам Ибн Мискавейха, свое слово сдержали и «вели себя выдержанно». Из описания событий можно заключить, что это еще мягко сказано. Одержимая исламским фанатизмом городская чернь с воплями «Аллах акбар!» нападала — точнее, пыталась напасть, — на русов с тыла всякий раз, когда те выходили из города, чтоб отразить нападение войск местного правителя. Нападения русы отражали успешно, а к выходкам черни относились с редкостным стоицизмом и долготерпением, ограничиваясь тем, что разгоняли оборванных фанатиков. Любопытно, в ответ на какое нападение современный командир приказал бы расстрелять толпу и взял заложников среди гражданского населения? Правильно, читатель, на первое! Русы же перешли к репрессиям, лишь когда обнаглевшие горожане начали нападать на некоторых из них, отделявшихся от соплеменников, и убивать. И даже тогда русы сперва предложили горожанам покинуть Бердаа и отправляться под руку столь горячо любимого ими правителя. Когда же привыкшие к безнаказанности мусульмане не обратили внимания на это предложение — лишь тогда жители города были захвачены в плен. При этом женщин и детей отвели в цитадель, а мужчинам, согнанным в соборную мечеть, было предложено выкупать себя и свои семьи. Наиболее благоразумные, уплатив выкуп, получили возможность покинуть Бердаа и… печать на глине, обеспечивающую их безопасность и сохранность оставшегося имущества. Мужчины, не пожелавшие внести выкуп, — Ибн Мискавейх особо отмечает, что не «не смогшие», а именно «не пожелавшие» — были перебиты, женщины и дети остались в плену завоевателей. Итог печальный, но закономерный. И более того, многие современные жители тех краев, думается, предпочли бы иметь дело с теми древними язычниками, чем с бандформированиями своих земляков и единоверцев.
Как видим, бескорыстие воинов Святослава не составляло исключения. Для руса-воина тех времен завоевание было не разбойным налетом и возможностью личного обогащения. Оно не только давало права, но и накладывало обязанности по отношению к завоеванным. Русы присваивали лишь —
Позвольте же поверить не современным историкам, на которых, видать, шапки синим пламенем полыхают. И не отвлеченным толкам Диакона о «варварской жадности». Мы поверим фактам, сообщаемым Ибн Мискавейхом, летописью, тем же Диаконом. А факты говорят, что расширение границ Руси, стяжание славы и жертвенное Служение ратным Богам (у Святослава еще укрепление Древней Веры и объединение славян), были бесконечно важнее русам, чем набивание седельных мешков окровавленным барахлом (захвата сырьевых ресурсов колоний, контроля над нефтяными месторождениями и пр.) — смысл и суть войны для просвещенного человечества XVIII-XXI веков.
Вместе с тем рус воин, рус князь мог — обязан был! — быть беспощадным к нарушителям договора, «ряда», предателям. К тем, кто не выполнял своего долга. Обязанность воина — вооруженной рукой поддерживать миропорядок, а его нарушает не только, и не столько внешний враг — как раз к нему могли быть снисходительны, как мы видели это в первые дни в Бердаа, — сколько клятвопреступник, нарушитель обычаев. Жители Бердаа, приняв покровительство и власть русов, приняли на себя и обязательство повиноваться им. Не выполнив его, они превратились в клятвопреступников. А в глазах руса клятва была одной из важнейших частей миропорядка. Не зря он клялся «доколе мир стоит, доколе солнце светит». На устои мира, на солнечный свет посягал нарушивший клятву, и прощения ему не было. Святослав был воспитан так же. И он мог внушать страх. Мы еще услышим испуганные голоса в войске воеводы Претича в 968 году под Киевом. Мы еще увидим лес кольев под стенами вероломного Филлипополя.
Бескорыстие воина-руса распространялось на саму жизнь. Честь — то есть верность обряду войны — ценилась дороже. Чего стоит знаменитое «Иду на вы!» нашего героя. Сколько не тщились увидеть в нем какую-то военную хитрость, увы… Внезапное нападение всегда выгоднее, всегда безопаснее. Но и богатыри русских былин предпочитают опасность битвы почти беспроигрышному нападению на пьяного, спящего, голого, пешего — одним словом, неготового к бою, непредупрежденного противника: «а не честь-хвала молодецкая!». И здесь — все то же. Не выгода. Не безопасность — своя и воинов. Честь — верность обряду войны. Богам войны.
Помимо бескорыстия, предписывал древний обычай человеку воинского рода всецело посвящать себя обрядам Войны и Власти, да еще охоте, воздерживаясь от любых других занятий. Так гласят индийские «Законы Ману», но и на Руси, через век после Святослава, юного Феодосия, сына княжеского дружинника и будущего основателя Киево-Печерской лавры, пытались воспитывать так же. Когда будущий святой норовил выйти с рабами на поле или брался молоть муку и месить тесто, мать и родичи стыдили его: «Позоришь себя и род свой!».
Святослав потом скажет послу императора: «Мы — мужи крови, оружием побеждающие врагов, а не ремесленники, в поте лица зарабатывающие на хлеб». Это, конечно, не презрение к труженикам. Просто врожденное для язычника, человека кастового общества, осознание простой истины: каждому — свое. Для сравнения: викинги отнюдь не презирали своих женщин. Но не было для них оскорбления тяжелее, чем обвинение в каком-либо женском занятии. Мужчине — мужское, воину — воинское. Воин за плугом или у жернова так же немыслим, как мужчина за прялкой, мужчина в платье или кокошнике.