Святославичи
Шрифт:
– А ты что молчишь, воевода? Вразуми же князя! Но Гремысл неожиданно поддержал Глеба:
– Коль худ князь, так в грязь. А коль нет… Воевода многозначительно умолк.
Повинуясь приказу, дружинники расступились. Глеб вышел из их рядов на площадь.
Толпа примолкла, глядя на князя, идущего прямиком к волхву. В наступившей темноте громко звучали шаги Глеба.
Гремысл вполголоса приказал лучникам изготовиться к стрельбе. Он не мог понять, что задумал Глеб. Одно ему было совершенно ясно: князь решил говорить с волхвом, а не с народом.
Кудесник
Глеб остановился в двух шагах от язычника и громко проговорил:
– Я слышал, ты можешь читать будущее людей?
– Могу, князь, - гордо ответил кудесник.
– А свое будущее знаешь ли?
– Наперед всего прочего, - тем же тоном ответил волхв.
– Знаешь ли, что будет с тобой завтра?
– Знаю все.
– Знаешь ли, что с тобой будет сегодня? Кудесник победно поглядел на князя:
– Чудеса великие сотворю и прославлен буду всеми!
– Прими же тогда от меня дар сей, - промолвил Глеб, делая шаг к волхву и доставая что-то из-под плаща.
Толпа ахнула, увидев занесенный топорик в руке князя.
Волхв не успел ни отпрянуть, ни заслониться руками - чекан с тупым звуком раскроил ему череп. Кудесник упал, на земле возле его головы растеклась большая лужа крови. Толпа в оцепенении взирала на Глеба, стоящего с окровавленным чеканом в руке, на тело, распростертое у его ног.
Таким жестоким, но простым способом Глеб уверил новгородцев, что кудесник, пожаловавший из приильменских лесов, оказался обычным шарлатаном.
Древнерусский летописец записал: «…И пал волхв мертвым. И люди, видя это, разошлись. Вновь установился мир и покой в городе. И никто не помышлял о мести князю своему».
Разлады
По первым заморозкам вернулся Ян Вышатич в Чернигов и поведал князю Святославу про все увиденное за время долгого пути:
– У новгородцев второй год недород, токмо торговлей и живут. Князь Глеб их шибко не неволит, недоимки прощает и смердам голодающим хлеб дармовой раздает из своих амбаров. Лихварей Глеб поприжал, холопов выкупает из неволи и на землю сажает. Попенял я Глебу на это, да, чаю, не дошли до него слова мои.
Святослав усмехнулся про себя: «От Глеба этого и нужно было ожидать!»
– Под Ярославлем два волхва смердов возмутили и по реке Шексне дошли до Белоозера с тремястами чем попало вооруженных мужиков, - продолжил Вышатич.
– Столкнулся я там с ними, смердов разогнал, а волхвов велел казнить смертию за их злодеяния. Отнимали нечестивцы жито и иные припасы у знатных мужей и жен, самих же убивали дрекольем и тел не хоронили.
В Ростовской земле скудость еще больше, чем у новгородцев, торговлишка там захирела начисто. Разбойные людишки орудуют по дорогам и на реках, грабят купцов и всякого путника. И не токмо разбойники грабят, но и чудь, и меря… Плохое там житье, княже.
– Олег как поживает?
–
– Сколь дней я гостил у Олега в терему, столь дней он все в печали пребывал, - ответил Вышатич и пояснил со вздохом: - Дочь у него померла во младенчестве, и жена от этого в хвори лежала. Так я уж не приставал к нему с расспросами. Кланяется Олег тебе и мачехе своей. О здоровье Оды все спрашивал. Увидишь, говорит, Оду, передай, мол, скучает по ней ее пасынок Олег…
– Не увидеть тебе княгиню, боярин, - покачал головой Святослав, - уехала она в Саксонию. Вишь, по речи родной соскучилась! Зима ей наша опостылела. Хотела и Ярослава с собой взять, да я не позволил. Довольно из сына моего немчина делать! Ярослав и так с матерью больше на немецком разговаривает. Пофыркала супруга моя и распрощалась со мной без лобызаний. Разобиделась!
Святослав умолчал о том, что размолвка с женой у него произошла больше из-за Вышеславы, нежели из-за Ярослава. Князь запретил сыну ехать с матерью к ее родне после того, как Ода заявила, что намерена по пути завернуть в Краков и пристыдить Болеслава за его жестокое обращение с женой.
– Собирайся в поход, друже Ян, - сказал Святослав, переводя разговор на другое.
– Пока ты пребывал в северных землях, на Руси перемены произошли. Всеслав опять объявился и выбил из Полоцка Святополка. Чуть не всю дружину порубил: полочане, конечно же, горой встали за князя своего. Еле ноги унес Святополк из Полоцка. Изяслав ныне войско собирает, жаждет поучить Всеслава.
Триста дружинников тебе даю и сына Ярослава, а то засиделся младень дома. На рожон не лезь, Вышатич, но и в задах не отсиживайся. Да ты сам знаешь, как и что, чего тебя учить!
По слухам, корсь да земигола [132] воинов своих дали Всеславу, дабы Полоцк отбить, а как уйдут язычники обратно в свои леса, Всеслав опять останется с сыном и братом да тещиным сватом.
Через несколько дней триста конных воинов выступили к Киеву.
Ян Вышатич усмехался в бороду, глядя на ерзающего в седле Ярослава: и впрямь, засиделся княжич без дела!
Недовольный Борис упрекнул дядю в том, что не пустил его в поход вместе с Ярославом. «А ведь я-то старше!»
[132] Корсь и земигола - литовские племена.
– Не дойдет у Изяслава до битвы, - отмахнулся Святослав от племянника, - потому как нету у Всеслава сильного войска. Засядет в Полоцке, как медведь в берлоге, и будем зимы дожидаться.
* * *
– Не хотят братья мои главенства моего над собой признавать и все тут!
– злился в Киеве Изяслав в разговоре с Коснячко.
– Святослав вместо себя сосунка Ярослава прислал и всего три сотни воинов с ним.
– Зато воевода при Ярославе опытный, - вставил Коснячко.