Святославичи
Шрифт:
Митрополит Георгий как только проведал о замысле Святослава, сразу к нему пожаловал и давай упреками сыпать, мол, нарушает князь уговор, что храмы святым Борису и Глебу в Киеве строить не будут.
– Где угодно, только не в Киеве, - молвил владыка Георгий.
– На том стоял и стоять буду! Изяслав мне крест целовал на этом.
– Изяслав крест целовал, а я нет, - огрызнулся Святослав.
– И будет по-моему!
Крепко разругались Святослав с Георгием, таких слов наговорили друг другу, какие во хмелю не каждый скажет.
Владыка Георгий
– Жаловаться патриарху поехал, - процедил сквозь зубы Святослав, когда ему сообщили о внезапном отъезде митрополита.
– Не битьем, так катаньем хочет меня взять, песья душа!
* * *
В середине лета состоялось венчание Глеба и Янки, дочери Всеволода Ярославича.
Торжество происходило в Переяславле, где Глеб ныне держал свой княжеский стол. Янка несколько раз до этого порывавшаяся сбежать ко Глебу в Новгород, была безмерно счастлива, когда ее суженый супруг вдруг сам приехал к ней в Переяславль. Еще Янка была рада тому, что нелюбимая ею мачеха перебралась из Переяславля в Чернигов.
«Наконец-то ханская дочь не будет больше осквернять своим присутствием покоев, где некогда жила милая матушка», - с присущей ей прямотой заявила Янка Оде, приехавшей на свадьбу.
Из всех братьев Глеба к нему на свадьбу пожаловал только Олег, да и тот пребывал в печали, схоронив недавно жену.
Ода в душе радовалась, что Олег овдовел, ибо в ней с новой силой вспыхнула страстная любовь к пасынку, который в свои двадцать пять лет стал статным витязем с властным голосом и мужественным лицом. За время разлуки чувства Оды к Олегу не притупились, наоборот, она жила воспоминаниями о тех сладостных мгновениях и днях. Ода молила Господа о том, чтобы все это опять вернулось к ней, и даже о том, чтобы в конце концов Олег стал ее законным супругом.
После свадебных торжеств Олег вместе с отцом и мачехой приехал в Киев. Где задержался на неопределенный срок, вынужденный к тому Одой, которая делала все, чтобы вновь опутать его своими чарами. Не хотел и Святослав так скоро отпускать от себя любимого сына. Желая, чтобы Олег поскорее позабыл свое горе, Святослав, сам того не подозревая, толкал его в объятия Оды: велел жене неотлучно находиться при Олеге, развлекать его беседой, воспоминаниями о детстве, тешить музыкой и пением.
– Покажи ему Киев, ведь Олегу сей град почти незнаком, - выставлял супругу Святослав.
– Свози его в Вышгород и Василев, покатайся в ладье по Днепру. Пусть новые впечатления вытеснят из Олегова сердца застарелую боль.
У самого Святослава забот было невпроворот. Перво-наперво им было отправлено посольство в Краков к Болеславу с богатыми дарами и напоминанием, что нынешний князь киевский более близкая родня польскому князю, чем изгнанник Изяслав. Если договориться с Болеславом не удастся, значит, придется готовиться к войне с поляками. А тут еще неугомонный
Ода тянулась к Олегу, желая пробудить в нем прежний любовный пыл. Но тот был до странного холоден и неприступен.
Ода была в отчаянии. Она видела и чувствовала, что желание будоражит и Олега, но во всех его поступках теперь было больше разума, нежели чувств. И разум этот, как видно, не позволял Олегу преступать запретную черту.
«Повзрослел младень, - с горечью думала Ода, - понабрался меры в речах своих и поступках. Я же, наоборот, с годами эту меру утратила. Мне и грех в сладость, лишь бы с милым!»
Однажды вечером, когда Олег и Ода остановились в Берестове по пути из Василева в Киев, между ними произошел неожиданно проникновенный разговор. Затеяла его Ода, которая не переставала подыскивать отмычку к Олегову сердцу.
Они сидели у открытого окна и слушали соловьиные трели, долетавшие из темного олынанника, разросшегося за частоколом, окружавшим княжескую усадьбу.
Впервые за много дней общения с Олегом Ода позволила себе расспросить его о Млаве. Как случилось, что она умерла в столь юные лета?
– Началось все после первых неудачных родов, - нехотя отвечал Олег на расспросы мачехи.
– Первенец наш родился мертвый, а Млаву лекари и повитуха кое-как выходили. Поставили они на ноги мою ненаглядную, но прежней телесной крепости в ней уже не было. Чахла как сосенка на болоте, пока не угасла совсем.
– Голос Олега дрогнул.
– Схоронил я Млаву рядом с дочкой нашей мертворожденной, коей даже имя дать не успели. И нет теперь у меня ни дочери, ни жены. Видать, наказал меня Господь за грехи мои.
В этот миг Оде открылась вся глубина горя, пережитого Олегом. Пережитого и незабытого.
– Это скорее козни дьявола, - промолвила Ода и нащупала в темноте руку Олега.
– Дьявол отнял у тебя одну дочь, зато Господь даровал тебе другую.
– О чем ты?
– пробормотал изумленный Олег.
– Я не понимаю тебя.
– Помнишь, ночь перед твоим отъездом в Ростов?
– продолжила Ода таинственным голосом.
– Помнишь, как мы любились с тобой в светелке у Регелинды? После той ночи забеременела я, Олег.
Ода почувствовала, как Олег стиснул ей руку своей сильной ладонью.
– Я не стала вытравлять зачатое дитя, доносила его и родила прелестную девочку, - сказала Ода.
– Скоро ей исполнится три года.
– А как же отец?
– волнуясь, спросил Олег.
– Он ничего не заподозрил?
– Святослав даже не знает об этом ребенке, - спокойно ответила Ода.
– Я рожала в Саксонии, куда уехала загодя, чтобы никто ничего не заподозрил.
– А твои родственники в Саксонии, что подумали они?
– допытывался Олег.