Святой Алексей, человек Божий
Шрифт:
С самых ранних лет родители озаботились религиозным воспитанием своего сына. Кто может вдохнуть в нежное сердце дитяти любовь к Отцу Небесному, кто может развить живое чувство веры с большим успехом, как не родители! Лишь бы они сами искренно проникнуты были верой в Провидение, лишь бы в себе самих старались осуществить хотя отчасти высокие идеалы Евангелия… Нам ныне трудно представить ту силу веры, которая одушевляла еще христиан IV столетия, особенно между благородными
Заботясь о здоровье своего единственного сына, родители проводили большую часть года на вилле, среди прекрасной итальянской природы, в соединении со всеми удобствами цивилизации. Ближайший уход за подраставшим мальчиком родители вверили управляющему виллой Руфину, который по этому случаю охотно уступил свою должность другому. Руфин, сам не имея детей, горячо, как к родному детищу, привязался к Алексею и буквально не расставался с ним: он гулял с ним по вилле и ее окрестностям, знакомил его со всеми условиями мирной сельской жизни, заходил в скромные, но, видно, далеко не бедные хижины счастливых обитателей имений и земель Евфимиана. Как просто, радушно, без малейшего чванства и спеси Алексей здоровался и разговаривал с хозяевами, как тихо и ласково, без малейшего задора, играл с их детьми!
Когда настало время серьезного обучения, родители пригласили серьезных и вполне надежных наставников. В преданиях знатных римских фамилий, хотя, надо признаться, в очень ограниченном кругу, наблюдалось еще правило – давать своим детям образование, основанное на изучении великих писателей классической древности. Поэтому, кроме книг Священного Писания, которые были первым чтением Алексея, ему предстояло изучить греческую и римскую литературу, ему должны были сделаться известными произведения историков, философов и поэтов. Учился Алексей весьма прилежно, в нем обнаруживались замечательные умственные способности, но что
Посещения столицы мира дали новую пищу для его ума. В большие праздники Евфимиан с семейством приезжал в Рим для поклонения гробницам верховных апостолов. Уже и по внешности тогдашний Рим представлял большие противоположности, которые должны были сильно поражать Алексея. В нем совмещалось как бы два города – языческий, еще не тронутый варварами, еще блиставший всеми памятниками славной старины, и христианский, молодой, но уже заметно побеждавший старый Рим. Еще стоял Капитолий, загроможденный величественными храмами богов, еще возвышалось на Палатине роскошное жилище повелителей мира, окруженное мраморными портиками. У подошвы этих холмов расстилался древний форум, в котором каждый камень, можно сказать, говорил о славном прошлом. Далее за священной дорогой возвышался, поражая своею громадой, Колизей, а на противоположной стороне находились большой цирк и водопроводы Нерона, на берегах Тибра виднелся мавзолей Адриана; куда ни посмотришь – всюду храмы, театры, колоннады, статуи… Все это говорило о минувшей славе язычества, о победах и завоеваниях Рима. Но на все уже ложилась печать увядания, упадка, и из-за грандиозных памятников языческой старины виднелись христианские церкви, в которые во множестве стекался народ, между тем как языческие храмы пустели… Падение язычества, с которым, казалось, отлетала в вечность, уносилась куда-то далеко в минувшие века вся славная древность, поражающим образом внушало мысль о бренности и непрочности всего земного величия, поверх даже величайших созданий человека. Юному сердцу Алексея были симпатичны доблести древних римлян, порой в нем вызывали восторг героические подвиги предков, но ему становилось грустно всякий раз при взгляде на памятники старины. «К чему привели, – часто думалось ему, – к чему привели эти исполинские усилия, какой смысл имело это создание величайшего царства в мире?» Этот вопрос не раз приходилось задавать ему себе, но только впоследствии, постепенно, по мере развития, пред ним выяснялся ответ на него – ответ строгий, неумолимый…
Конец ознакомительного фрагмента.