Святой дракон и Джордж. Никто, кроме человека

Диксон Гордон Руперт

Вил хмуро потер переносицу.

— Я как раз начал тебе объяснять, — сказал он. — Ничего подобного у молдогов нет.

— Совсем? — в свою очередь нахмурился Калли.

— Я даже не припомню слова в молдогском языке, которое переводилось бы именно как «заложник». В нашем понимании эта концепция вообще не содержит для них смысла. Видишь ли, в понятиях их культуры любой заложник по сути уже мертвец — по крайней мере, в том, что касается его Семьи. Для Семьи он умирает. Единственная существенная разница — тело его не вернется в Семью, цепочка наследования прервется.

— Почему?

— Потому

что, как они это понимают, любой член семьи, если он становится угрозой для выживания этой семьи, предпочтительнее мертвый, чем живой. Как бы ни хотелось ему жить, но обязанность его — умереть; тогда семья официально может определить на освободившееся место кого-то другого. Долг по отношению к семье превосходит обязанности по отношению к себе самому, а ответственность перед септом важнее долга перед семьей, клан — выше септа, выживание же молдогов как расы — превыше всего. Следовательно, то, что в наших глазах является вершиной самопожертвования, для молдога — сущий минимум.

Калли хмуро посмотрел на седовласого антрополога.

— Но корабль молдогов должен встретиться с кораблем заложников. Значит, они их все-таки примут?

— А ты в этом полностью уверен? — парировал Вил. — Откуда ты знаешь, что молдоги знают о плане Совета Старых Миров и что они с этим планом согласны?

Калли сел на койку, жестом пригласив Джемисона занять стул напротив.

— Не могу представить, чтобы заложников отправили без предварительной консультации с молдогами_; — сказав О’Рурк. — К тому же, Рун и его братья могут все еще находиться на Земле. Я вот что хочу знать, Вил — как, вероятнее всего, поступят молдоги, если все-таки примут заложников?

Антрополог задумался.

— Единственное, что мне приходит на ум, — легенда о Девяти сестрах из Огх. Они сдались враждебному клану, потому что все взрослые мужчины их клана были мертвы, а наследники воинов — еще слишком юны. Если бы Девять сестер не сдались, они были бы вынуждены продолжать войну с тем кланом — как регентши при юных наследниках. Погибнув, они оставили бы детей на попечении септа, желали те этого или нет — следовательно, враги получали законное право расправиться с детьми. Сдавшись враждебному клану, сестры избежали этих двух возможностей. Во-первых, они были женщинами, а не воинами, и потому, блюдя Достоинство, враждебный клан не мог их казнить, несмотря на сам факт сдачи. А поскольку сестры теперь были вроде бы и живы, и в то же время некоторым образом мертвы, дети могли просить помощи у нейтрального клана. Это был ловкий ход, решение сложного культурного конфликта, который казался неразрешимым.

— Ну, а как можно применить эту легенду к заложникам? — спросил О’Рурк.

— Попытаюсь предугадать. Скорее всего, молдоги заподозрят какую-то ловушку, хитрость со стороны людей.

— Ловушка… задумчиво повторил Калли и на несколько секунд погрузился в размышления. Потом взгляд его встретился с глазами Вила: — Как ты полагаешь, свяжут они сдачу заложников с тем, что делал я… мы делали? С нашим рейдом?

Джемисон медленно кивнул.

— Думаю, да. Не забывай, молдоги

уверены, будто все, что мы натворили, было одобрено нашими начальниками и старейшинами. Поэтому Трехпланетному Совету придется сильно попотеть, чтобы доказать свою непричастность.

— Итак, — сделал вывод Калли, — молдоги воспримут заложников как еще одну пощечину, вроде моего Демона Тьмы?

Антрополог вздрогнул.

— Вот об этом я не подумал, — сказал он. — Да, в самом деле, они вполне могут взглянуть на дело с такой стороны. Это будет вполне в характере молдогов.

— Но, — продолжил Каллихэн, — заложников они сначала примут?

— Да. Им придется… — Вил замолчал. — Я понял, Калли. Не сомневаюсь, молдоги позаботятся о приеме заложников. Тебя волнует, как именно?

— Совершенно верно.

Джемисон встал, в задумчивости прошелся по каюте. О’Рурк сидел и смотрел на него, а Доук, устроившись на подлокотнике кресла, словно птица на ветке, тоже не спускал с антрополога глаз. Немного походив в молчании, Вил опустился на прежнее место напротив Калли.

— Существуют давние традиции отношений между кланами, септами и семьями, которые не очень между собой ладят, — сказал Вил. — Есть устоявшиеся процедуры. И поскольку прежде они имели место на границах между кланами, можно предположить, что и на этот раз молдоги прибегнут к той же процедуре. То есть если заложники хотят, чтобы их приняли, молдогский корабль встретит их на границе между территориями землян и молдогов, где заложники перейдут на борт корабля инопланетян.

— Ты имеешь в виду настоящую линию границы — хотя не представляю, как они ее определяют? — или область Приграничья, на которую они претендуют? — быстро спросил Калли.

Вил несколько секунд как-то странно смотрел на Каллихэна.

— Погоди, погоди… Знаешь, мне это не сразу пришло в голову. Только теперь, когда ты сказал… встреча должна была бы состояться на самой ранней линии границы. Короче, соглашаясь на встречу на линии первой границы, молдоги фактически соглашаются на договор, вслух этого не произнося.

— Тогда мы можем вычислить это место, — задумчиво проговорил О’Рурк. — Место, где первый молдог встретил первого человека, так?

— Неплохая идея, — согласился Вил. — Но не совсем верная. Это должна быть точка, в которой военный корабль молдогов впервые вступил в контакт с человеческим кораблем или с колонистами.

Доук вдруг не то кашлянул, не то что-то приглушенно воскликнул. Затем, когда О’Рурк с Вилом замолчали и удивленно посмотрели на него, произнес одно-единственное слово:

— Фортаун.

Снова тишина — Калли смотрел на Вила, Вил смотрел на Калли.

— А он прав, — проговорил наконец антрополог.

— Но заложников не могут передать молдогам на Калестине, — возразил Каллихэн. — Я не говорю уже о том, вообще позволим ли мы подобное здесь, в Приграничье. И даже если позволим, то уйдут недели, чтобы пробить бюрократические рогатки между Трехпланетным Советом и Ассамблеей.

— Но не обязательно, чтобы все произошло именно в Фортауне. Фортаун — только ориентир для воображаемой линии в пространстве.