Святой Илья из Мурома
Шрифт:
Языческим истуканам, отнявшим у него жену, он больше не верил. Скорее не верил в их милосердие, а зла от них не боялся, потому что навредить они могли ему только в жизни земной, а он боле ею не дорожил...
По первому снегу, оставив в Новгороде усиленный гарнизон, пошёл Добрыня обратно в Киев, a пока добрался, и весна пришла. Въехал он в Киев в самый разгар гонения Владимира на Рогнеду, как об этом молва доносила, потому сразу и помчался в Преславец на Лыбеди, и, как ему казалось, вовремя поспел. Только,
— Ты мне скажи! — отмахивался князь от дядькиной похвалы. — Помиловать-то я её помиловал, и как с души у меня тяжесть свалилась, а вот куда мне её теперь девать?
— Задача, — соглашался Добрыня. — Отпусти её на волю... Она ведь начнёт ковы супротив тебя строить!
Они сидели в княжеском покое, ели вяленое кабанье мясо, запивали ставленым мёдом.
— А супротив козней любых теперь тебе защищаться мудрено, — крутил сильно тронутой сединой бородою Добрыня. — Дружину-то разогнал!..
— Да от дружины самые козни-то и шли! — утирая усы и кудрявую короткую бороду, говорил Владимир. — Ну-ко вспомни, кто отца моего предал? Кто Олега с Ярополком стравил, кто убил их обоих? А? То-то и оно, что дружина!
— Без дружины нельзя! — сокрушался старый воевода.
— Кто говорит, без дружины! — соглашался князь. — Но и та, что была, не надобна.
— Новые люди нужны! Верные! Княжеские! — обгладывая кость, говорил изголодавшийся в походе воевода. — А вот я помню, к тебе какой-то, сказывали, приходил, тот, что мурому Солового во дворе твоём теремном зарезал. Где он? Он ведь служить шёл и, видать, от души к тебе рвался. Где?
— А кто его знает! — ответил, стараясь казаться беспечным, князь. — Пришлось его в погребе закопать. Должно, и сейчас там.
— Ты что! — Добрыня швырнул кость на серебряное блюдо. — Ты что, вовсе, что ли, совести не имеешь?! Зима ведь прошла, а он у тебя всё тамо? Он же тебя от врага лютого спас!
— А что я мог поделать? Тут вся дружина, как стая волков, глядела...
— Ну!.. — сказал Добрыня, не находя слов... — Ну! Я таких, как ты, не встречал! Будто тебя и не баба рожала!
— Погодь! — крикнул князь.
Но Добрыня отшвырнул ширинку, которую расстелил на коленях, чтобы не запачкать рубаху.
— Чего ты разошёлся! — кричал ему Владимир.
— Как тебе служить?! Как тебе служить, скажи ты мне, племяш мой дорогой, ежели от тебя такая благодарность?!
— А как мне его было помиловать при всём честном народе?! А? У меня самого тогда голова на ниточке болталась.
— Не голова у тебя, а бубенец пустой! Только звонить и можешь!..
— Да ладно тебе! — примирительно и хитро сказал князь. — Сказывают, он христианскому Богу веровал... Вот ежели Бог это истинный, стало быть, и храбр тот жив пребывает!
— Тьфу! —
— Давно надо было его из темницы вызволить да правой рукой во всём сделать!
— Давно? — закричал Владимир. — Да у меня варяги на шее сидели! Они только за льдом в Царьград ушли, я только вчерась известие получил, что они назад не возвернутся!
— А вот седни! Седни же надоть было не с Рогнедой воевать, а воина того слобонить!
— Да от него небось уже и костей нет!.. — вздохнул князь.
Но Добрыня его не слушал. Бурей пошёл он по терему, кликнув холопов с заступами, велел немедля раскапывать заваленную дверь погреба.
Мужики, торопясь, принялись разгребать ещё не совсем прогревшуюся землю. Дорылись до окованной двери. Надсаживаясь, отворили. Тяжким духом нежили и грязи вынесло из дверного провала.
— Эй! — крикнул Добрыня, не решаясь войти в темницу. — Жив ли ты там? Кем тебя кличут?
— Ильёй! — глухо раздалось из-под земли.
— Что? — схватился за сердце воевода. — Ильдей? Ильдей, ты сказал? Да Ильдея года, почитай, с два сюды мёртвого приволокли!
— Ильёй! — сказал, вырастая в дверях, страшный, с провалами глазниц, чёрный от грязи и зелёный от отсутствия света, богатырь. — Дайте одёжу какую ни на есть, согнило на мне всё.
Его стали переодевать прямо здесь. Сняли прогнивший тулуп, что с великим трудом просунула ему в оконце Мальфрида, шерстяные одежды вязаные, которым Илья и названия не знал.
— Немедля это всё в огонь! А малого — в баню! — скомандовал Добрыня. — Сколь же ты тут обретался? — спросил он Илью.
— Счёт времени потерял. На Пасху полгода было ровно!
Добрыня припомнил, что не так давно христиане праздновали воскресение из мёртвых Бога своего. Его удивило, что все дружинники-христиане говорили друг другу «Христос воскресе» и целовались троекратно. И радовались...
— А кто ж питал тебя, что ж мороз тебя не забил? — ахал Добрыня.
Илья же вдруг улыбнулся и сказал твёрдо:
— Видать, моя служба впереди! А что Господь меня спасает — так это не впервой! Бог даст, и ты просветишься светом Его...
Илью вымыли в бане. Долго стригли, расчёсывали бороду и густые завшивевшие кудри. Затем, обрядив в новую одежду, с трудом найденную тиунами — всё Илье мало, — повели ко князю.
Владимир сначала не поверил, что Илья жив. Ахнул и он, услышав столь сходное с именем верного Ярополку хана печенежского имя Илья. Совсем как Ильдей! О нём помнил Владимир, и сетовал, и завидовал покойному брату, коему служил верный печенег. И жалел, что убили Ильдея варяги, а то не было бы ему цены в дружине у Владимира.