Святой Илья из Мурома
Шрифт:
— Стало быть, ты и видеть её недостоин! — безжалостно продолжал Илья. — Везут к тебе девицу чистую, а ты сам каков есть?
— А я таков и всегда был! — без прежнего задора ответил князь. — Что же за других кары не было?
— Будет и за других! — уверил Илья. — А эту от тебя Господь сохраняет. Её ведь силой к тебе везут. А ей каково? А она христианка ревностная — вот Господь и защищает чад своих!
— Я крещусь! — сказал Владимир.
— Слыхали! — не поверил Илья.
— Завтра крещусь!
— До завтра-то эвон сколь времени! Возьмёшь да в ночи, как свинья, и сдохнешь. Немедля надо креститься. И обратиться
— Ну сейчас так сейчас! — сказал князь, нашаривая рукой подлокотники кресла и вставая.
— А мы? — закричал Добрыня. — А мы-то? Дай хоть помыться!
— А что вы? — не понял Владимир. — Мы ж тоже с тобой креститься будем! Много таких сыщется! Вся русь!
Дружина Владимира уже была крещена чуть не на треть. Оставались некрещёными половина славян и все русы, составлявшие род гвардии при князе. Но пример христиан и полное нестроение в стане язычников, постоянные разговоры о Церкви, присутствие православных воевод — таких, как Илья Муромец и Сухман Одихмантьевич, — привлекали к православию многих. Они бы давно крестились, да боялись гонений.
Сейчас же словно огонь небесный промчался по всему лагерю. Ночью никто не спал! Верные себе, истопив в ямах бани, мылись и хлестались вениками славяне. Обряжались в белые рубахи, кои у каждого в обозе были, сохранялись на случай смерти и погребения. Весть о том, что слепой князь собирается креститься, была передана Анне на корабль, и она отважилась сойти на берег среди киевской дружины.
Рано утром двинулась огромная процессия к православным церквам Корсуни.
Выстояв службу и выйдя при оглашении, русы с князем во главе переоделись в белые рубахи. Епископ Корсунский, видя такое количество крестящихся, призвал помощь от монахов соседнего монастыря, призвал священников, которые сопровождали Анну.
В огромную купель была налита вода, и во время обряда крещения и князь, и епископ стояли в воде.
— Повторяй за мной! — приказал епископ. — Верую!
— Во Единого Бога Отца, Вседержителя... — Верую! — исступлённо закричал князь, повторяя слова Символа веры.
— Во имя Отца! — провозгласил епископ, окуная князя с головой. — И Сына! И Святого Духа!
Повязка, закрывавшая глаза Владимира, сползла, и он закричал рыдающим голосом:
— Вижу! Вижу!
Толпами крестились дружинники. Они прыгали в купель, и стоявшие там священники окунали их с головой. Православные дружинники помогали новокрещёным вылезти из купели, обнимали и целовали каждого, как брата новообретённого.
В темницах и на невольничьих рынках сбивали колодки с пленных и рабов, отпуская их на волю без выкупа. Вольноотпущенные рабы пополняли ряды крестящихся, многие — повторяя вослед за священником слова на чужом языке:
— Во имя Отца и Сына и Святого Духа...
Были среди них и печенеги, и черкасы, и касоги, и всяких языков пленники, издалека на невольничьи рынки приведённые.
Вместе с крещением обретали они свободу — христианин христианина в рабство не продавал!
Что-то новое происходило в Корсуни — граде древнем.
По мощёным улицам его мимо белых, сияющих в солнечном свете оград, мимо домов, поднимавших красные черепичные крыши из зелени виноградников и садов, мимо грозных стен к бескрайнему, точно Божий мир, морю шла медленная процессия возвращавшихся в лагерь и к ладьям новообращённых христиан. Удивительна была не только эта многочисленная процессия
Шли воины, оставившие мечи и доспехи и в Корсуни, и в лагере киевском; шли военачальники и люди знатные. Шли горожане корсунские и дружинники киевские, как народ единый.
Несколько печенегов, на дальних подступах подходившие к окрестностям Корсуни, спрашивали у местных греков:
— Что это было в Корсуни?
— Русь крестилась киевская! — отвечали те.
И пошла весть по городам и весям, по кочевьям степным — ближним и дальним, по странам чужим:
— В Корсуни князь киевский крестился и вся русь — дружина его. Наречён же князь именем Василий, что означает «царь».
Навстречу процессии, от кораблей, шла другая группа нарядных и торжественных людей. Шла со свитою царевны Анны.
Не доходя друг до друга, обе толпы остановились.
Князь, шедший впереди, напрягая ещё болевшие и видевшие, как сквозь пелену, глаза свои, внимательно смотрел на византийскую принцессу, шедшую в окружении придворных дам и знатных рыцарей.
Она была наряжена в тяжёлый, затканный золотом и усыпанный каменьями голубой наряд, поверх которого был наброшен белый шёлковый корзун. Сияла золотая диадема на убранной в золотую сетку голове.
Весь день был наполнен счастьем возвращённого зрения, пением греческого хора, каждением и молитвами, говорившими о самом главном, о том, что таилось у князя в душе, чего хотелось ему все эти годы, но казалось ускользающим, недоступным. Вечная тоска оттого, что он «рабычич» — человек второго сорта, вечный укор и презрение в глазах Рогнеды, страх в глазах других его жён, бесконечные заговоры и интриги, которые вились вокруг него, канули в прошлое. Кровавые драки, стычки и битвы, шедшие непрерывно всю жизнь его, поля, залитые кровью, реки, перегороженные трупами, и горы трупов у пылающих городов — всё это как бы отодвинулось и заслонилось сиянием дня, счастьем ощущения, что всё позади, а впереди только счастье, только радость и покой. И залогом того была красавица царевна, что смотрела на него доверчиво и кротко, огромными карими глазами.
Князь почувствовал, что щёки его мокры. Невольно он утёр лицо и лоб рукавом широкого своего платья, затканного драгоценными камнями и сшитого из дорогих тканей искусными греческими портными в Корсуни.
Отроки, нёсшие, по византийскому обычаю, опахала-рипиды, и воеводы в алых, синих, зелёных бархатных плащах, и священники в сияющих ризах, и сам князь в золотом обруче на густых тёмно-русых кудрях отразились в глазах гречанки. Вид князя во славе запечатлелся в её памяти на всю жизнь. Её встречали, как надлежит встречать царевну-невесту!
Всё стало на уготовленное обычаем и обрядом место. Когда же грянул тысячеголосый искуснейший хор приветственную песнь-молитву, Анна поняла, что всё в её жизни не случайно и она вступает, по избранию Божию, во владение державой новой, державой православной об руку с богоданным ей супругом — князем киевским, князем Владимиром...
Ни о каком выкупе, ни о каком грабеже не могло быть и речи. Град Корсунь был нетронутым возвращён Византии, и если бы у кого-то возник вопрос, кто победил — в эти дни крещения князя и его венчания с Анной, — он вызвал бы удивление, будто и войны не было. Летописец же записал: град Корсунь отдан в вено за невесту князя.