Святой конунг
Шрифт:
Сигрид вздрогнула. Согласно старому поверию, Ностранд был местом наказания преступников, где их кусали ядовитые змеи.
— Там, на возвышенности, стояла королевская дружина, — сказал Торгильс, указывая рукой в сторону холма, — а вот там… — он повернулся, — стояло войско бондов.
Сигрид кивнула.
— Ты увидела то, что хотела увидеть? — спросил он.
— Мне хотелось бы побыть здесь немного, — сказала она. — Одной.
Некоторое время он стоял молча. Потом сказал:
— Мне посчастливилось отдать долг королю при
— Да, — сказала Сигрид. Она знала, что Торгильс служил королю Кнуту, но перед сражением заключил мир с королем Олавом.
— Он не был жесток ко мне, — продолжал он. — Он только обязал меня заняться ранеными и убитыми после сражения и забрать его собственный труп, если он погибнет.
— Поэтому ты и сделал это.
— Я бы сделал это и в том случае, если бы он не просил меня об этом.
Торгильс направился обратно к дому.
— Быть бы ему с тобой таким добрым, каким он был со мной, — сказал он на ходу.
Солнце было наполовину скрыто тучами; но лучи его ослепительно сияли в просветах.
Увидев на дороге людей, Сигрид присела; ей не хотелось, чтобы ее видели. Она сидела, прислонившись спиной к камню, обхватив руками колени и глядя на расстилающиеся перед ней поля.
«Эта земля пропитана кровью», — сказал Торгильс. И пока она сидела так, в памяти ее возникали, один за другим, те, кто погиб здесь или был ранен. Их было много; даже Кальв и Турир не избежали ранений. Она смотрела на землю, на которой сидела: вот здесь земля впитала королевскую кровь.
Святой Олав…
Скользя взглядом по равнине, она мысленно представила себе войско бондов: впереди виднелось знамя Кальва, потом знамя Турира, вырвавшегося вперед со своими халогаландцами. Ей казалось, что она слышит крики приблизившихся друг к другу войск.
Она слышала, как Кальв спрашивает у короля:
— Как ты поступишь со мной, если одержишь сегодня победу?
И король ответил:
— Я прикажу тебе отправиться на юг и каяться перед Богом в тех грехах, которые ты совершил против меня!
А Туриру король сказал:
— Тебе я дам такое поручение, которое ни один человек не станет выполнять добровольно!
Можно себе представить, как вскипел Турир от таких слов! И тут раздался боевой клич; королевское войско двинулось вниз по склону на крестьянское войско.
— Бей, бей королевских олухов, крепни, крепни, войско бондов!
И бонды ответили разом:
— Вперед!
Войска сошлись, поднялся страшный шум: звон мечей, крики и вопли, ругань сражавшихся, стоны раненых, которых топтали ногами…
В войске бондов началось замешательство; некоторые бросились бежать. Но лендманы и их дружинники стояли насмерть.
И посреди всей этой неразберихи возвышался, словно гора, Кальв, а Турир, с застывшими от ненависти глазами, сжимал в руке копье Тюлений мститель; в мыслях Турира было только одно: месть, месть за Эльвира, за Асбьёрна Тюленеубийцу, месть за Грьетгарда и Турира,
И она мысленно увидела дружинников конунга: среди них были четверо братьев Кальва, и Финн Арнисон намеревался убить собственного брата: Бьёрн Конюший, огромный и тучный, Тормод Скальд Черных Бровей… И в их рядах было пустое место, которое должен был занять Сигват.
Сражение волнами прокатывалось по полю. В воздухе свистели стрелы и копья, большинство мечей были уже в крови. А в это время становилось все темнее и темнее…
Войско перед королем редело, и он бросил боевой клич, развернул знамя. Он гордо шел впереди, ведя за собой самых смелых, в сверкающем, украшенном золотом шлеме, с мечом Победителем в руке.
При его появлении среди бондов началась неразбериха; горевшие до этого жаждой мести, бонды стали жаться друг к другу. Она мысленно видела, как он убивает Торгейра из Квистада, как обменивается ударами с Туриром, ранит его в руку; видела, как Турир убивает Бьёрна Конюшего.
И она увидела, как король был ранен в ногу.
И тут грохот сражения затих, словно под действием колдовских чар.
Король был ранен. И лицо его вдруг озарилось светом. Крупные, жесткие черты смягчились в улыбке, словно он приветствовал бесконечно дорогого ему человека. И, словно по его приказу, он отбросил в сторону меч, склонился перед камнем и воздел руки к небу.
И тогда в него вошло копье Турира, пробив кольчугу, и вслед за этим в шею его вонзился топор, после чего он больше уже не двигался, а только медленно осел на землю и остался так лежать.
Внезапно Сигрид показалось, что блаженство ее души связано с тем, о чем он успел подумать в последние мгновения своей жизни.
Возможно, он понял, что крещение страны было делом Господа и что Норвегия могла быть крещена и без короля Олава, как полагал епископ Гримкелль…
Возможно, раненый в ногу, он обратился к небу с мольбой о победе и внезапно понял, что Бог не желает выслушивать его мольбу о власти? Возможно, он наконец понял, что человек не имеет права на земное счастье, что его властолюбие, его жажда земного богатства, а также вводимое им королевское правосудие — все это было пустотой и фальшью перед лицом Господа, повелевающего всем, карающего и дающего…
Этого она не знала. Но, сидя так, прислонившись спиной к камню, она почувствовала успокоение.
Она могла только гадать о том, какие мысли были у короля перед смертью. Но Бог выразил свой приговор словами епископа Гримкелля. О чем бы ни думал король, Бог знал его мысли, и для него этого было достаточно. То же самое было и с ней.
Склонив голову, она сложила в молитве руки и произнесла:
— Святой Олав, помолись за меня!
Солнце уже садилось, но небо было еще светлым. Сквозь облака проглядывал бледный месяц. Сигрид стало холодно, и она поплотнее завернулась в плащ.