Святой конунг
Шрифт:
Наконец самое худшее осталось позади.
— Мне бы хотя бы умереть в Кантараборге или в Гьевране! — прошептал священник, придя, наконец в себя.
Теперь он тихо лежал на боку. Лицо его, которое перед болезнью было круглым, исхудало и сморщилось. Шея стала тощей, как у молодого петушка. «От него осталась одна тень», — подумала Сигрид. Он, готовый до этого в своей униженности просить прощения даже за свои добрые поступки, теперь потерял последние остатки собственного достоинства.
Дышал он теперь ровнее; Сигрид показалось, что он заснул. И, когда дверь отворилась и вошел священник Энунд, она предостерегающе приложила
Но священник Йон не спал; услышав шаги Энунда, он открыл глаза, и, к удивлению Сигрид, улыбнулся.
— Как дела? — спросил Энунд.
— Я не думаю, что Бог желает моего выздоровления, — тихо ответил священник Йон, — но я не слишком терпелив, чтобы сносить наказание Господне, — добавил он.
— Не все обладают мужеством, — серьезно произнес Энунд, — и мы вынуждены жить с нашими слабостями, душевными или телесными.
Священник Йон вздохнул.
— Если я сейчас с таким трудом переношу все это, что будет со мной в очищающем огне? — сказал он.
— Может быть, Господь не будет тебя особенно мучить, — сказала Сигрид, пытаясь утешить его. — Может быть, Он решит, что ты уже достаточно настрадался.
Но священник Йон только покачал головой.
— Я так много грешил, — сказал он. — И…
Он замолчал. Сигрид хотела что-то сказать ему, но тоже замолчала; священник наверняка не стал бы ее слушать. Он весь напрягся и вскоре начался новый приступ.
Сигрид и Энунд старались не смотреть на него и друг на друга, пока он снова не успокоился. И тогда Энунд тихо спросил у Сигрид:
— Я пришел сюда для того, чтобы спросить, что ты знаешь о захоронении в кургане, которое было прошлой осенью.
Сигрид вздрогнула.
— О каком захоронении? — испуганно спросила она.
— Я слышал, что Бьёрн Колбейссон похоронил своего отца по старинному обычаю.
— Кто тебе об этом сказал?
— Один человек, который с большим рвением, чем ты, старается спасти людей от адских мук. Я узнал также, что ты не хуже самого Бьёрна знаешь, в чем дело.
— Почему же ты не спросишь об этом Бьёрна?
— Сначала я хочу все как следует обдумать.
Сигрид промолчала.
— Сигрид… — это был голос священника Йона, и оба повернулись в его сторону. Им пришлось подождать, пока он снова не заговорит; перебирая руками одеяло, он произнес: — Ради меня, Сигрид, расскажи все, что ты знаешь!
— Ты не имеешь к этому никакого отношения…
— Имею…
Он снова замолчал и принялся быстро моргать, как это всегда бывало с ним, когда он был смущен. Потом снова захныкал. Сигрид не могла не бросить на него удрученный взгляд.
— Что ты хочешь этим сказать? — спросила она, и голос ее прозвучал более жестко, чем ей хотелось.
— Это произошло из-за моего предательства, — всхлипнул священник.
Сигрид покачала головой; они с Энундом переглянулись.
— Ты наговариваешь на себя, — сказала она.
— Нет, — ответил священник, пытаясь приподняться, — я никогда не мыслил так ясно, как теперь.
Он перестал всхлипывать, и в голосе его появилось новое звучание; казалось, он читает проповедь.
— Я не должен был становиться священником, — сказал он. — Мне следовало оставаться мирянином, выполнять тяжелую работу в каком-нибудь монастыре для тех, кто сильнее меня духом и более сведущ во всем. Но в силу моего высокого происхождения я не имел на это права. И я поддался на уговоры, потому что
Он замолчал, в глазах его стояли слезы, но он удержался от плача.
— Я каждый день благодарю Бога за то, что мой отец не знает о моем позоре, — продолжал он. — Он думает, что я погиб славной смертью в Кантараборге.
— Значит, тебя зовут не Йон? — с любопытством спросила Сигрид.
— Нет, — ответил он, — я взял это имя, чтобы не позорить больше свою семью.
— Как же тебя звали? — Сигрид не могла, несмотря на строгий взгляд Энунда, удержаться от любопытства.
— Когда-то меня звали Этельбальд, — ответил священник.
— Из какого же ты рода?
— Сигрид! — вырвалось у Энунда. — Как тебе не стыдно!
Сигрид замолчала, опустив голову; она понимала, что он прав.
Но священник Йон снова заговорил.
— И теперь я, наконец, увидел, что моя измена имеет более глубокие корни, чем мне казалось в Кантараборге и в Гьевране, — сказал он. — Измена проходит через все мои поступки, словно коварная болезнь, сеющая несчастья и гибель, где бы я ни находился. Ведь всякий раз, когда от меня требовалось, чтобы я стал на защиту Христа, я поворачивался к Нему спиной и обращался в бегство.
Когда у меня хватало мужества воспрепятствовать выполнению языческих обрядов? Люди здесь приносят жертвы богам и троллям, а я и пальцем не пошевелил, чтобы остановить их. Здесь приносят жертву эльфам и привидениям, даже самому солнцу. А я рта не раскрыл, чтобы сказать что-либо против. Стоит ли удивляться тому, что люди здесь делают, что хотят: приносят жертву богам, хоронят в курганах своих отцов… Это я виноват в том, что Бьёрн из Хеггина похоронил в кургане своего отца. Ради меня, Сигрид, расскажи все, что тебе известно, это поможет ему сознаться во всем и спасти свою душу…
Но Сигрид только покачала головой.
— Я откажу тебе в отпущении грехов на Пасху, если ты не скажешь, — сдвинув брови, сказал Энунд.
— Ты станешь угрожать мне тем, что накажешь другого человека? — спросила Сигрид, не ожидавшая таких слов от Энунда.
— Речь идет не о том, чтобы наказать его, а о том, чтобы спасти его душу.
Сигрид молчала. Но, увидев испуганное лицо священника Йона, она, наконец, решилась.
— Я и одна моя рабыня наткнулись на Бьёрна, когда он укладывал Колбейна в могильный курган, — сказала она. — Это было в лесу, возле самой границы усадьбы Эгга. Дело было вечером; он не заметил нас. Отослав рабыню домой, я спряталась и стала смотреть. Он надел на ноги покойника ритуальную обувь и, укладывая его могилу, взывал к Одину. Судя по крови на тунике Колбейна, он перед смертью был ранен. Бьёрн взял с собой раба, и, когда они оба насыпали курган, он убил этого раба. Думаю, что этого раба похоронили вместо Колбейна на кладбище.