Святой Сатана
Шрифт:
– Хочу, чтобы владыка Арсений Элассонский участвовал в дознании.
– Зачем? Там уже есть один священнослужитель, пресвитер Варлаам из Чудова монастыря. Впрочем… – пожал плечами царь, увидев стальной блеск в глазах матери. – Изволь. Мне все равно, пусть едет. Только пусть помнит, главным – боярин Шереметев. Чтобы без склок!
– Вот и славно! – удовлетворенно воскликнула Марфа и еще раз раскрыла свои объятия сыну.
– Иди ко мне, Миша, давай обнимемся и иди с Богом! Устала я что-то сегодня…
Счастливый сын обнял улыбающуюся мать, подставив лоб под крестное благословление.
– Мать Евникея, ты здесь? – спросила Марфа, не меняя позы и не поворачивая головы.
Потайная дверца в перегородке между двумя колоннами, поддерживающими низкие своды кельи, бесшумно отворилась, обнаруживая за ней небольшое помещение, служившее инокине Марфе для тайных встреч и секретных переговоров. Старица Евникея, шурша складками длинной мантии, прошла по келье и молча уселась на кресло, оставленное царем.
– Всё слышала? – спросила у нее Марфа.
– Каждое слово, сестрица! – ответила Евникея.
Марфа покачала головой.
– Тянуть больше нельзя! Что там твой Мишка?
Евникея криво ухмыльнулась, обнажая ряд крепких, здоровых зубов, редких для людей ее возраста.
– Детищь мой скользкий, как лягуха болотная, но обещал все устроить как надо. Говорит, его человек при Хлоповой свое дело знает.
– Отрадно слышать, – кивнула Марфа, открыв маленький ларец, стоявший на изящном резном столике рядом с её креслом, и вынула из него пару свитков, скрепленных ее личной печатью.
– Однако, мы, сестра, тоже сложа руки сидеть не должны.
Первым Марфа протянула Евникее свиток побольше.
– Это отдашь начальнику Земского приказа Степану Проестеву.
– А этот, – помахала она в воздухе вторым, – перешлешь сама знаешь кому! Только осторожно! Помни, только ты и я!
Старица Евникея утвердительно кивнула, успокаивая царственную родственницу, и, забрав оба письма, прошелестела к выходу, не проронив больше ни слова.
Оставшись одна, Великая государыня откинулась на спинку своего кресла и устало закатила глаза. Мимо нее словно тени сновали молчаливые черницы и монастырские служки. Иные, соблюдая все приличия, даже обращались к ней по каким-то неотложным хозяйственным делам, но старая монахиня не замечала их и не отвечала. Она думала!
Глава девятая.
Утренняя служба показалась отцу Феоне чрезмерно порывистой и беспокойной. Монахи и миряне, присутствовавшие в храме, постоянно переглядывались и шептались между собой, суетными мыслями своими находясь далеко от событий земной жизни Спасителя, коим и была посвящена служба, совершаемая хмурым, сильно раздосадованным происходящим игуменом Илларием. Причина разумеется крылась в событиях прошедшего дня. Люди были возбуждены и захвачены думами о том, сможет ли старец Иов исцелить царскую невесту, или труды его пропадут в туне? Вера в чудесный дар старца у многих была сродни поклонению местночтимым святым, но всё же, по увереньям некоторых самых сведущих и затейливых из присутствующих баламутов, состояние несчастной мало чем отличалось от вечного упокоения. А это,
Разумеется, что как только служба в храме закончилась, вся толпа, отбив последние поклоны, хлынула к старой казённой палате у северных ворот. Люди сгрудились на небольшой площадке перед входом, из-за тесноты и скученности пихали друг друга локтями, ругаясь в полголоса, но нарушить покой сердитого старца не решались. В первых рядах, имея законное преимущество над другими, стояли бледные насмерть перепуганные родственники Марии Хлоповой и пристроившийся к ним сбоку угрюмый устюжский воевода, нервно теребивший свою стриженную «лопатой» бороду.
Отец Феона, сопровождаемый заспанным Маврикием, неспешным шагом направился прямиком к Стромилову.
– Доброго здоровья, Юрий Яковлевич! – раскланялся монах. – Смотрю, и ты здесь?
– А где мне еще быть? – скривился воевода в подобии улыбки и тоскливо посмотрел на безоблачное небо. – Невеста царская!
Феона с прищуром посмотрел на собеседника и как бы между прочим поправил:
– Бывшая.
– Как знать? Жадной собаке много надо! – многозначительно пожал плечами Стромилов и отвернулся, не проявляя желания к дальнейшему разговору.
Монах, напротив обнаружил присущую ему настойчивость.
– Заезжал к тебе перед Вечерней. Не застал. А Касим за ворота не пустил, жаловался на шайтана в доме!
– Чудит нехристь! – натянуто улыбнулся Стромилов. – Старый стал, несет всякую ересь.
– А ты чего хотел, отец Феона? – спросил он после короткой паузы.
– Хотел рассказать, что на восьмой версте старого Кичменгского шляха нашли мы с Маврикием трех зарезанных поляков. Еще двое живых ушли лесом. Судя по всему, направились в сторону Шиленги… Понимаю так – хотят убраться из Устюга.
– Знаю о том. Казачки с утра по следу идут, – раздраженно произнес воевода и тут же прикусил язык, но поздно. Феона встрепенулся и впился глазами в Стромилова.
– Откуда знаешь?
– Сорока на хвосте принесла, – нехотя ответил воевода, стараясь не смотреть на собеседника.
– Понятно, – усмехнулся монах, – не та ли это сорока, у которой шитая жемчугом корона на шапке? 27
Феона раскрыл ладонь. На ней лежало несколько крупных белых жемчужин.
27
Внешнее отличие старших офицеров («начальных людей»).
– Это чего? – спросил Стромилов, скосив взгляд на жемчуг.
– Подобрал на месте побоища, – ответил монах, протягивая находку воеводе.
– Возьми вот! Будет желание, узнай у «шайтана», не его ли часом пропажа?
Стромилов вдруг побронзовел, как печеный лук и, натужно засопев, испепелил Феону гневным взглядом.
– Вот скажи мне, отец Феона, как это тебе удается?
– Что именно?
– Во всё засунуть свой нос! Мне вот любопытно!
– Не обижайся, Юрий Яковлевич, – улыбнулся монах, примирительно положив ладонь на запястье руки собеседника.