"Святые" 90-е Пионер – Том II
Шрифт:
— А Леха?
— А что Леха?
— Ну как… — Соня сглотнул, глядя на заснеженный двор.
Я никогда не знал что говорить в таких случаях, вот и сейчас ничего путного в голову не приходило.
— У него семья была?
— Отец вроде…
Я мотнул головой, избегая его взгляда:
— Поможем, и с похоронами, и так…
Соня отвернулся.
— Войну прошел, а тут, в мирное время… он же кадровый был, его по ранению списали… Как же так?
— Это жизнь, да и не такая уж она мирная…
Разговор не клеился.
Спас положение Бондарь. Он вкатил в комнату ящик армянского коньяка, грохнув им об стол. Этикетки облезлые, пробки засохшие — видимо, «трофей» из чьего-то подвала.
— Хлеба нет, — бросил он, выкладывая банки с горбушей и копченую колбасу, свежую, ещё пахнущую дымом.
— Первую — не чокаясь.
Коньяк обжег горло, оставив привкус жженого сахара. Парни крякали одобрительно, я же еле сдержал кашель.
Говорили обрывками. Вспоминали, как Леха на спор выпил бутылку водки за минуту. Как Стас вынес раненого из-под обстрела в ущелье под Кандагаром. Потом из угла достали гитару с перемотанным изолентой грифом. Расстроенная, она безбожно фальшивила, но сейчас это было не важно.
Цой, Высоцкий, Любе — пальцы сами вспомнили аккорды. «Группа крови» звучала горько, обжигая как спирт на пустой желудок. Пели все вместе, хрипло, не попадая в ноты. Часа через три Бондарь перехватил гитару, затянув блатную «Мурку». Его голос, сиплый от папирос, сливался со скрипом печной заслонки.
К полуночи коньяк закончился. Спать разошлись, оставив на столе батарею бутылок, окурки, и пустые консервные банки.
Спали кто где: кто на полу, подстелив какие-то тряпки, кто на стульях, скрючившись. Мне досталась жесткая лавка у дальней стены, покрытая шершавым дерматином. Когда ложился, было всё равно — затуманенное алкоголем сознание не выказывало неудобства. Но к утру тело отозвалось ломотой в пояснице, а голова гудела, будто в неё вбили гвоздь.
— Рота, подъём! — рявкнул Бондарь, хлопая дверью. В отличие от нас, он выглядел свежим: выбрит, подтянут.
Но «рота» просыпаться не хотела. В ответ — стон, матерное бормотание, звон пустой бутылки, упавшей с табуретки. Шухер, свернувшись калачиком под окном, натянул кусок брезента на голову, как одеяло.
— Давай, поднимайся… — Бондарь шлепнул меня по плечу ладонью, пахнущей табаком. — Выглядишь как заправский алкоголик.
— А я и есть алкоголик… — выдавил я, протирая глаза. Веки слипались, будто их склеили смолой.
С трудом оторвавшись от лавки, побрел к умывальнику, вода в котором почему-то оказалась ледяной. Плеснул на лицо — дыхание перехватило от холода. Зубы сами собой застучали, зато мозги прояснились.
— Полечи головушку! —
Рюмка с мутной жидкостью заставила поморщиться, но я выпил залпом. Спирт обжег пищевод, зато тепло разлилось по животу и стало чуть легче.
— Давай ещё по одной, для закрепления, — Бондарь подмигнул, наливая вторую.
Выпив, мы вышли на крыльцо. Рассвет бледнел на горизонте, окрашивая снег в сизые тона. Снег наконец кончился, ветер стих, но мороз всё ещё хватал за горло — минус двадцать, не меньше.
— Сейчас машина придет. Заберёшь парней — и на базу.
— Какую?
— Вас отвезут, не переживай. Он щёлкнул зажигалкой, прикуривая. — Там оклемаетесь, и к дому Патрина.
— Опять воевать?
— Нет. — Бондарь выпустил струю дыма, наблюдая, как она тает на морозе. — Там никого, кроме обслуги. Уборщица, повариха…
— Тогда зачем?
— Для статуса. Он ткнул пальцем в мою грудь. — Теперь у тебя все карты: деньги, связи, схемы поставок оружия, наркоты. Не облажайся.
— Раскололись?
— А то.
— Сыворотка правды помогла?
Бондарь фыркнул, сбрасывая пепел:
— Дим, ты бредишь? Какая сыворотка? Физраствор обычный. Хлорид натрия, вода дистиллированная.
— Ясно. А с этими что?
— Не твоя забота. Он бросил окурок в сугроб. — Думай о Патрине. Если через неделю не будешь на его месте — считай, мы все тут зря кровь проливали.
Где-то через час к дому, скрипя обледеневшими шинами, подкатила ещё одна «шишига». Кузов, выкрашенный в тускло-зелёный армейский цвет, был покрыт вмятинами и царапинами. Из выхлопной трубы валил густой дым, смешиваясь с морозным воздухом.
— Что с пацанами? Грузим? — спросил Соня, поправляя на плече ремень автомата. Его голос звучал глухо, а сам он постоянно прятал глаза.
— Нет, — Бондарь стряхнул пепел с рукава. — Сразу в морг повезут. По документам — ДТП на трассе.
Он пообещал оформить всё «по-чистому», хотя в глазах парней читалось недоверие. На мой взгляд, прикопали бы в лесу — проще, быстрее. Но сейчас это выглядело бы предательством. Поэтому так.
Загрузились в кунг, где пахло бензином и замёрзшей грязью. Пока ехали, переоделись, оставшаяся в прошлой шишиге одежда каким-то непостижимым образом оказалась здесь.
— Откуда? — Шухер щурился, вертя в руках свитер. Его пальцы нервно теребили швы, будто искали подложку.
— Группа прикрытия позаботилась. — как мог объяснил я.
Он фыркнул, бросив на меня многозначительный взгляд.
Пока ехали, ни о чём больше не говорили. Соня сидел, уставившись в щербатый пол кунга. Шухер навалился на фанерную перегородку, дремал, подрагивая веком на каждом ухабе. Бульба усилено ковырялся в носу, и что-то бормотал беззвучно, остальные дремали, на кочках наваливаясь друг на друга.