Святые грехи

Робертс Нора

— Да что вы знаете обо мне, о моей жизни, о моей работе? — Она подошла к столу и оперлась о него обеими руками, пытаясь успокоиться. — Вот эти папки, эти бумаги, эти пленки, видите? В них жизнь четырнадцатилетнего мальчика. Мальчика, который уже пристрастился к спиртному и которому нужен хоть кто-нибудь, кто смог бы открыть ему глаза на самого себя и помочь стать на ноги. — Она резко откинулась назад. В темных глазах застыла пустота. — А вы знаете, детектив, каково это — пытаться спасти чью-то жизнь? Знаете, как это больно, как страшно?! И этой работой я занимаюсь

без оружия: винтовку в руки не беру. В течение десяти лет я учусь своему делу. И может быть, со временем, если достанет умения и удачи, я смогу помочь ему. Проклятие! — Тэсс замолчала. С чего это вдруг из-за каких-то двух слов ее так разобрало? — А впрочем, мне не в чем перед вами оправдываться.

— Это верно. — Бен ткнул докуренную сигарету в фарфоровое блюдо. — Извините, что-то меня занесло.

Она шумно выдохнула, все еще пытаясь взять себя в руки.

— Но что я вам такого сделала, что вы так разозлились?

Он не был готов к откровенности, не мог обнажить перед ней свою старую, еще не зажившую, рану — он просто устало прикрыл глаза.

— Вы здесь ни при чем. Просто работа такая. Чувствуешь себя, словно на тонкой проволоке, натянутой над очень глубоким рвом.

— Ладно, будем считать, что это так. — Хотя она не такого ответа ждала, какой хотелось получить: она услышала только полуправду. — Сейчас трудно быть объективным.

— Давайте на время заключим перемирие. Я не слишком высокого мнения о вашей работе, а вы — о моей.

Она немного помолчала и согласно кивнула:

— Договорились.

— Вот и хорошо. — Он подошел к ее столу и взял наполовину пустую чашку с кофе. — Горячего не найдется?

— Нет. Но могу заварить.

— Не беспокойтесь. — Он прижал руку ко лбу, неожиданно почувствовав разламывающую над бровями боль. — Еще раз извините. Работаешь как вол, а получается, что топчешься на месте, единственный полученный результат — так это то, что пресса что-то пронюхала.

— Я понимаю. Возможно, вы не поверите, но я в не меньшей степени окунулась в это дело и чувствую такую же ответственность. — Она опять замолчала, но на сей раз между ними словно протянулась невидимая ниточка, какое-то общее чувство объединило их. — В этом-то вся трудность, верно? В том, что чувствуешь ответственность.

«Она хорошо знает свое дело», — подумал Бен, по-прежнему не отходя от стола.

— Никак не могу отделаться от ощущения, что он готовит новый удар. А мы все так же бродим впотьмах, доктор. Прессу мы завтра убедим, но от этого ничего не изменится. Мы-то знаем, что не продвинулись вперед ни на йоту. И даже если вы выясните причину убийств, очередной жертве от этого легче не станет.

— Бен, все, что я могу, — это рассказать о внутренней сути этого человека.

— Признаться, мне на это наплевать. — Он повернулся и поглядел на нее. Теперь она уже вполне овладела собой. Об этом говорили ее глаза. — Когда мы поймаем его, а поймаем его обязательно, тогда пригодится ваш психологический портрет. Другие добавят к нему что-нибудь свое. Потом вас или кого-то из ваших коллег призовут на освидетельствование и его… отпустят.

— Его

поместят в психиатрическую лечебницу. А это не курорт, Бен.

— А по прошествии времени врачебный консилиум объявит его здоровым.

— Все не так просто. Вы знаете законы лучше, нежели я. — Она покрутила спускающуюся с виска прядь волос. И он был прав, и она тоже. Но от этого все становилось только сложнее.

— Вы ведь не сажаете за решетку человека, больного раком, так как он бессилен предотвратить распад своего тела. Разве можно наказывать, не принимая во внимание распад мозга? Только одна шизофрения, Бен, давно уже убивает больше людей, чем рак. Сотни тысяч прикованы к больничным койкам. Не можем же мы повернуться к ним спиной или сжечь их, как ведьм, на костре потому, что в мозгу у них образовался химический дисбаланс.

Но его не интересовали ни статистика, ни аргументация — ему нужен был только результат.

— Док, вы как-то сказали: безумие — это юридический термин. Безумен он, нет ли, но у него тоже есть гражданские права, он имеет право на адвоката. Его адвокат тоже будет использовать этот юридический термин. Хотелось бы мне услышать, что вы скажете трем обездоленным семьям о химическом дисбалансе, когда все кончится. Интересно, удастся ли вам убедить их, что восторжествовала справедливость?

Ей приходилось бывать в семьях убитых, и ей ведомо царящее в них чувство бессилия, ощущение предательства. Такую беспомощность врач понимает инстинктивно, никакие анализы тут не нужны.

— В ваших руках, Бен, — меч, мое оружие — слова.

— Это верно. — Впрочем, слова были и у него, и он тоже прибегал к ним, но гордиться этим ему не приходилось. — Сейчас я мечтаю о глотке коньяка да о женщине… Завтра у меня встреча с монсеньором Логаном. Вам хотелось бы принять участие?

— Да. — Она скрестила руки на груди. Почему, интересно, после таких вспышек она чувствует себя совершенно опустошенной? — Вообще-то у меня весь день расписан, но четырехчасовой сеанс я могу отменить.

— Что, не такой уж псих?

Поскольку он явно хотел пошутить, она решила подыграть ему и добродушно улыбнулась:

— Считайте, что я этого не слышала.

— Постараюсь назначить встречу на шестнадцать тридцать. За вами заедут.

— Прекрасно! — Вроде и говорить больше не о чем, или, наоборот, слишком много осталось невысказанным, но ни один из них не был к этому готов. — Точно не хотите кофе?

Да хотел он, хотел, а еще больше хотел просто посидеть с ней и потолковать, только не о деле, которое свело их сейчас.

— Нет, спасибо, нужно идти. На улице и так черт знает что творится.

Да? — Она посмотрела в окно и увидела падающую с неба снежную крупу.

— Да, доктор, видно, вы и впрямь слишком много работаете, коль не видите происходящего за окном. — Он направился к двери. — А задвижку вы так и не поставили?

— Не поставила.

Уже взявшись за дверную ручку, он обернулся. Гораздо больше, чем рюмки коньяка и какой-то воображаемой женщины, ему хотелось просто остаться с ней.

— Как вам Богарт?