Святые грехи
Шрифт:
— Дни становятся короче, — констатировал Эд. Развалившись на пассажирском месте, он напоминал медведя, столько на нем было надето: на тельный комбинезон, бриджи, фланелевая рубаха, свитер и, наконец, толстая парка. У Бена же холод давно добрался до пяток.
— А вот и Пиломенто.
Детектив вышел из здания и, остановившись на секунду на тротуаре, поднял воротник пальто. Это был условный сигнал: Лоуэнстайн на месте и все в порядке. Бен позволил себе расслабиться, но только чуть-чуть.
— Ну, на нее-то можно положиться. —
— До темноты он и шага не сделает. — Щеки у Бена изрядно замерзли, словно долго сидел у приоткрытого окна, и он решил заменить сигарету на шоколадку «Милки вэй», хотя хотелось курить.
— Ты знаешь, как сахар действует на эмаль зубов? — Эд, привыкший всегда бороться до конца, достал небольшой пластиковый мешочек. В нем было немного домашнего изюма, финики, орешки без соли и пшеничные зерна. Всего этого вполне хватило бы на двоих. — Пора бы тебе всерьез подумать о своем здоровье.
В пику ему Бен отломил от батона изрядный кусок.
— Когда Родерик сменит нас, заскочим по дороге в «Макдоналдс». Куплю самый большой сандвич.
— Подождал бы с этими разговорами, пока я закончу есть. Если бы Родерик, Бигсби и еще добрая половина наших работников питались нормально, никто бы не слег с гриппом.
— Но я-то не заболел, — пробормотал Бен, набив шоколадом полный рот.
— Тебе просто повезло. К сорока твой желудок взбунтуется. И радости от этого, поверь, будет немного. А это еще что такое? — Заметив, на противоположной стороне улицы мужчину, Эд выпрямился. На нем было застегнутое доверху черное пальто. Шел он медленно. Слишком медленно, слишком осторожно.
Оба детектива одновременно потянулись к оружию и схватились за ручки дверей, а мужчина неожиданно рванулся вперед. Бен уже собирался было распахнуть дверцу, как мужчина подхватил одну из девчушек, возившихся со снежной бабой, и высоко подбросил ее. Девочка звонко рассмеялась:
— Папа!
Вздохнув с облегчением, Бен откинулся на спинку сиденья и смущенно повернулся к Эду:
— Ты, я смотрю, шустрый, вроде меня.
— Она мне нравится. И я рад, что ты отважился отведать индейку с ее дедом.
— Я рассказал ей про Джоша.
Эд поднял брови, затем натянул матросскую шапочку так, что лица почти не стало видно. Ему было трудно поверить, что Бен способен на такую откровенность.
— Ну, и?..
— Пожалуй, я рад, что сделал это. Тэсс — самое лучшее, что у меня было и есть. О Господи, до чего же сентиментально звучит.
— Да. — Довольный Эд сунул в рот финик. — Влюбленные обычно всегда сентиментальны.
— А кто сказал, что я влюблен? — Слова эти вырвались у Бена мгновенно — так по наитию уходишь от капкана. — Просто она необыкновенный человек.
— Некоторые неохотно признаются в эмоциональной привязанности, потому что боятся, что на весь длинный
Бен швырнул на пол обертку от шоколада.
— «Красная книга»?
— Нет, сам придумал. Пожалуй, стоит написать статью на эту тему.
— Слушай, если бы я был влюблен в Тэсс, а впрочем, в кого угодно, что мешало бы мне так прямо и сказать?
— Ну так как же? Влюблен?
— Она мне не безразлична. Далеко не безразлична.
— Эвфемизм.
— Она много для меня значит.
— Увертки.
— Ну ладно, я без ума от нее.
— Уже теплее, Пэрис, но еще не горячо.
На сей раз Бен действительно приоткрыл окно и достал сигарету.
— Черт с тобой: да, я влюблен в нее. Теперь доволен?
— Съешь-ка финик. Сразу лучше себя почувствуешь.
Бен выругался, а потом невольно рассмеялся. Выбросив сигарету, он взял у Эда финик и стал энергично жевать его.
— Ты еще хуже моей матери.
— А напарники для того и существуют, чтобы быть хуже.
В доме Тэсс время текло так же медленно. В семь они с Лоуэнстайн поужинали консервированным супом и сандвичами с ростбифом. Сколько бы она ни твердила себе, что ничуть не волнуется, Тэсс лишь поводила ложкой по тарелке да ткнула вилкой в мясо. Был холодный мрачный вечер, когда хочется поскорее уйти куда-нибудь. Но Тэсс и шага не могла ступить за порог собственной квартиры. Было такое ощущение, будто ее заперли в клетке.
— В канасту играете? — спросила Лоуэнстайн.
— Во что, извините?
— В канасту. — Лоуэнстайн взглянула на часы: муж, наверное, сейчас купает младшего. Родерик должен быть на своем наружном посту. Бен с Эдом перед возвращением в участок прочешут весь район, а ее старшая дочь, наверное, будет, как всегда, недовольна, что ее заставляют мыть посуду. — Боюсь, хозяйка из меня никудышная. Лоуэнстайн положила половину сандвича назад на светло-зеленое стеклянное блюдо, которое ей так понравилось.
— Вы совершенно не обязаны развлекать меня, доктор Курт.
Тем не менее Тэсс, отодвинув блюдо, попыталась завязать разговор:
— Ведь у вас как будто есть семья?
— Это слабо сказано — целая куча народа.
— Нелегко, наверное, сочетать такую работу, как ваша, и заботиться о семье.
— Чем труднее, тем веселее.
— Завидую. А вот я всегда избегала всяких осложнений. Можно задать личный вопрос?
— Если позволите потом задать такой же вам, — давайте.
— Справедливо. — Тэсс уперлась руками в стол и наклонилась к собеседнице. — Скажите, а каково вашему мужу жить с женщиной, чья работа не только отнимает массу времени, но и всегда сопряжена с опасностью?