Шрифт:
ПРОЛОГ
За тридевять земель, в тридевятом царстве, в тридесятом государстве, что не имело ни конца, ни края, в мертвом замке без окон и дверей, по длинным, заселенным только страхом и тьмой, коридорам раздавались гулкие шаги, перемежающиеся скрипом костей да шелестом мантии. Ни жучка, ни паучка было не сыскать средь этих мрачных камней, покрытых лишь жалким порыжелым мхом. В безжизненном дворце, по залам которого, прячась от безжалостного хозяина, терялись тени – призраки, шаги властителя разлетались громким эхом по лабиринтам ущелий, пугая саму пыль.
Монарху
Сейчас же в скрежете его шагов слышалось раздражение. Духи понимали, что их поработитель недоволен. Тени чувствовали, что грядут перемены. Призраки перешептывались:
– Мир меняется.
– Свет разгорается.
– Солнце рождается.
– Зло сомневается.
– Мрак дрожит.
Император, почти никогда не покидающий свой парадный зал, крайне редко спускался с костяного трона. Он веками не отрывал свой взгляд от огромного зеркала в позолоченной раме. Гладкая поверхность показывала ему жизнь каждого в бренном мире живых. Он следил за всеми пропавшими в межмирье, следуя по пятам и в мире мертвых.
Бессмертный царь, власть которого некому было оспорить, был настроен решительно, размеренно стуча каблуками своих некогда драгоценных туфель по каменному полу. Владыка всея уверенно шел в сокровищницу, единственную запертую комнату в этом огромном безмолвном дворце.
Прогремев костями, господин отпер деревянную дверцу и вошел в темноту хранилища. Пройдя внутрь, он провел руками перед собой – пусто. Задумался. Глядя мерцающими голубым светом глазами во мрак, он двинулся дальше, медленно проходя между пустыми стеллажами. Остановившись у одной из пустующих секций, он нащупал костяной рукой нечто невидимое на пыльной полке и притянул к себе.
Мертвый металл блекло отразил холодный свет глаз самодержца. Кинжал дрожал в этих слабых старческих руках. Но властелин не отступал от своих решений. Никогда. И сейчас не станет. Король вышел из обманчиво пустынной кладовой и, заперев за собой дверь, переместился на улицу.
В вечно ночном дворе замка кружился белый снег, опускаясь на высокие чистые сугробы. Снежинки играли друг с другом, то замирая, то кружась в завораживающем вальсе. Вдали стоял лес. Высокие мудрые ели, серые пятна в этом белоснежном великолепии, сдерживали своими мохнатыми лапами лавины снега, потрескивая и покачиваясь под тяжестью. Их остроконечные верхушки, направленные в черное небо, пронзали навеки зависшую здесь тучу, словно стрелы, пробивая дорогу для лунных лучей, делающих окружающую местность немного привлекательней.
Природа желала, чтобы ею любовались, чтобы ею восхищались, но владелец этих земель не мог видеть этой безумной красоты. Худощавый, высокий, покрытый сотнями морщин, которые обрывались на разложившихся участках древнего тела, старик был слеп. И все же он был возвышен.
Самодержец знал слишком многое. Его знания и мудрость были непостижимы. Но также он знал и то, о чем знать не хотел. Он знал, что он уже слишком ослабел, что за углом
Заметив царя во дворе, ветер начал играть с ним, вмиг забыв о снежинках. Ветер – его верный помощник, его послушный раб, его старый друг, кружил вокруг повелителя словно просящая ласки собачонка.
Улыбка расцвела на старческом лице. Прозрачные глаза загорелись ярче. Не видя, он ощущал. Ощущал, что природа, принарядившись в зимнюю шубу, кокетливо заигрывает с ним. Ощущал, как приветствует его Его мир. Он являлся царем, вседержителем, отцом и богом.
Счастливо улыбаясь, правитель пошел в сторону леса, практически не касаясь земли ногами. Грудь подымалась, вдыхая как можно больше свежего воздуха, необходимого для жизни, свободного, никем не понятого.
Властелин расправил некогда ссутулившиеся под тяжестью невзгод плечи. У него было много дел, которые он, скрипя зубами и не выдавая своей усталости, разрешал веками. Кроме него, некому править всеми мирами. Он единственный благочестивый и праведный, пускай людишки с этим и не считаются, пускай старуха этому противится. Он единственный правитель в трех мирах. Он единственный и незаменимый. Он короновал себя сам, перед самим собой. И этого вполне достаточно.
Проводя рукой по шершавым стволам деревьев, чьи вершины таранили небо, старец медленно уходил в глубь леса, удаляясь от своего темного костяного замка.
Совершенный старик вышел на поляну. Вокруг него тут же собралась мелкая нечисть. Как же дороги они ему были. Как же дорог был он им. Хозяин раскинул руки в стороны, как делал это всегда, приходя сюда. Тут же на его костяные руки, скрытые в полах черной плотной мантии, прыгнули бесы. Из-за тесноты они садились друг на друга, пихались и скатывались в сугробы, устраивая переполох. Нечисть трещала что-то рассказывая ему, перебивая друг друга, стараясь первыми донести последние сплетни, похвалиться своим хулиганством. Властитель слушал гвалт своих подопечных, и улыбка пробивалась через его яркие холодные глаза, разглаживая морщины, но не затрагивая тонких, плотно сжатых губ.
Вспомнив цель своего прихода, он дернул головой, распугивая темных духов. Нечисть разбежалась по деревьям, где продолжила свои разговоры. Старик же, вытащив из-за пояса кинжал, на миг задумался, глядя куда-то в пустоту перед собой, пробегая пальцами по рукояти и острию клинка. Неожиданным взмахом старик рассек воздух перед собой, как натянутую пленку, как тонкую бумагу.
Там, где пролетел кинжал тут же образовалась прорезь с чернеющим нутром, в которую со свистом начал всасываться снег с поляны. Гнулись многовековые ели, теряя снежную подушку, так долго покоящуюся на их ветвях. Могущественный старик непоколебимо стоял на месте, лишь его мантия трепетала по направлению к воронке. Он ощущал, как мимо пролетают его друзья – бесы, не успевшие спрятаться. Старик провожал их холодным взглядом, не сожалея о их дальнейшей судьбе. Он вернулся к равнодушию. Равнодушие – его сила.