Святых не существует
Шрифт:
Я знаю, как пахнет сперма.
Не будь смешной, говорю я себе. Ты живешь в этом доме уже два года. Сюда никто не заходит.
Трое моих соседей по комнате - мужчины, но двое из них геи, а третий, Питер, помолвлен с другой моей соседкой Кэрри. Он единственный из нас, кто не художник, а значит, единственный, кто вовремя платит за квартиру. Он работает в Adobe, и он такой застенчивый и мягкий, что за последние два года мы перекинулись, наверное, всего двенадцатью словами.
Конечно, к остальным моим соседям
Я прочесываю комнату, размышляя, замечу ли я, если что-то будет перемещено.
Моя копия «Дракулы» по-прежнему лежит рядом с кроватью, открытая на том же месте, что и раньше.
А кроме этого... как, черт возьми, я узнаю, что здесь кто-то был?
Сердце колотится о грудину, руки дрожат, когда я снова откладываю «Дракулу».
Ты параноик. Значит, твое белье было мокрым. Возможно, это просто... ну, знаешь, разрядка или еще какое-нибудь дерьмо.
Я не хочу быть таким человеком. Прыгать на тени и думать, что все хотят меня поймать.
Я не могу жить вот так, в страхе и паранойе.
Я делаю несколько глубоких вдохов, пытаясь замедлить сердцебиение. Я смотрю на свой новый телефон, купленный по кредитной карте.
7:14. Я чертовски опаздываю.
Снова схватив сумочку, я оставляю белье на полу и спешно выхожу из комнаты. Без белья, наверное, лучше, чем с грязным бельем.
Джош раздражен тем, что я так долго не могу прийти.
— Я уже двадцать минут сижу здесь с этим напитком! — говорит он. — Официантка в бешенстве.
Наша официантка прислонилась к колонне и флиртует с официантом.
Джош часто переносит свои собственные чувства на других людей. Особенно на меня.
— Тебе ведь нравится салат «Капрезе»? — говорит он, просматривая меню.
— Не особенно.
Он не слушает, ему не терпится сделать заказ, как только он поймает взгляд официанта. Для начала мы возьмем капрезе и свиное брюшко, — говорит он.
Я не спорю, потому что платить за еду будет Джош. Я все еще безденежная сучка.
Немного расслабившись, Джош перекидывает руку через спинку моего стула.
Он ростом метр восемьдесят, темноволосый, с аккуратной щетиной на лице. У него классические польские черты лица, что мне всегда нравилось, и он читает и смотрит огромное количество документальных фильмов, так что нам никогда не приходится сидеть в тишине.
— Как поживает Бруно? — спрашивает он.
Джош любит животных, возможно, даже больше, чем я. Иногда он присоединяется ко мне в парке, когда я выгуливаю собак. Он снимает рубашку и бежит рядом с нами. В любое время, когда в обществе принято
— Бруно хороший. Но я чертовски ненавижу его хозяина. Покупает ему самую дерьмовую еду. Держит его целыми днями взаперти в квартире.
— Большие собаки стоят дорого, — говорит Джош.
Хотя Джошу нравится нападать на людей, которым не хватает сострадания, иногда он защищает именно таких людей без всякой чертовой причины, что не перестает меня раздражать.
Его рука прижимается к моей обнаженной руке, а кончики пальцев неровно касаются кожи. Каждый раз я вздрагиваю, словно на меня садится насекомое.
— Тогда ему не стоило заводить большую собаку, — раздраженно говорю я.
— Но он уже завел. Так что… — Джош пожимает плечами, как будто это все, что можно сказать по этому поводу.
— Тогда, может, ему стоит подарить Бруно кому-то, кому на него действительно не наплевать, — говорю я сквозь стиснутые зубы.
— Что, например, тебе? — Джош смеется. — Ты едва можешь себя прокормить.
Я отодвигаю свой стул вперед, чтобы его рука упала со спинки.
— Я прекрасно могу себя прокормить, — говорю я. — Только не салат капрезе каждый день.
Джош фыркает. — Я видел твою полку в доме. У тебя там полкоробки «Captain Crunch» и банка супа.
— Я люблю суп, — сообщаю я ему.
— Бедные люди всегда любят суп, — говорит Джош, ухмыляясь.
Он протягивает руку, чтобы заправить клок волос мне за ухо. Кончики его пальцев касаются ободка моего уха, а средний погружается в канал. Я вздрагиваю, словно меня ударило током.
— Господи! — говорит Джош. — Что с тобой?
— Не трогай мои уши, мне это чертовски не нравится, — рычу я. — Я уже говорила тебе об этом.
— Я трогал твои волосы, — закатывает глаза Джош.
— Просто держись от них подальше, — огрызаюсь я.
Я откидываюсь на спинку стула, скрещиваю руки на груди и тяжело дышу. Мое сердце снова бешено колотится.
Я знаю, что веду себя как сумасшедшая. Я знаю, что слишком остро реагирую. Но я не могу остановиться.
Официантка разносит закуски.
Джош поглощает салат.
Я съедаю половину свиного брюшка, которое горячее, хрустящее и вкусное. С едой в Сан-Франциско не поспоришь. Если только вы не хотите поехать в Винное графство, где фермерская еда находится в часе езды от сада. Джош возил меня в Соному, когда у него было много денег после шикарной свадьбы.
Еда немного успокаивает меня, и, кажется, настроение Джоша тоже улучшается. Или он вспомнил причину, по которой я могу быть немного более нервной, чем обычно.
— Эй, — говорит он. — Прости, что так получилось с ухом. Ты мне об этом говорила.
— Все в порядке, — говорю я. — Извини, что набросилась на тебя.
— Почему это тебя так задевает? — говорит он, отрезая еще один ломтик помидора и отправляя его в рот.
Я отодвигаю свою тарелку, не глядя на него. — Без причины. Они просто чувствительные.