Святыня
Шрифт:
От поднявшейся пыли Фенн несколько раз чихнул и слезящимися глазами уставился на старые книги и бумаги. Когда он попытался достать их, крышка откинулась наотмашь. Книга оказалась потертым требником, написанным по-латыни. Мертвый язык. Использовать его могли разве что твердолобые религиозные фанатики, поскольку Ватикан решил, что современный язык неблагозвучен для молитв. Под верхней книгой лежала другая такая же, а под ней — еще одна: ящик был полон ими. Бумаги оказались пожелтевшими текстами гимнов. Вот и все. Фенн, разочарованный, закрыл крышку. Это было бы слишком
Опершись руками на колени, репортер еще раз осмотрел склеп. Боже, как тут холодно! Он двинулся к центру; лампочка под железным колпаком всего в шести дюймах над головой отбрасывала на пол тени от носа и бровей. Два каких-то насекомых кружились вокруг лампочки, не ведая, что ищут смерти от этого лже-солнца.
Сколько древних костей крылось под этим полом? Фенн задумался. Языческие кости, останки нечестивцев. Не витают ли тут их души? Он осознал, что сам себя зачем-то запугивает, и мысленно дал самому себе пинка. «Давай, Фенн, действуй, а потом сможешь уйти!»
Последовав этому совету, он подошел к груде ящиков за кучей стульев в углу склепа и, немелодично насвистывая, стал ее разбирать. Достаточно просто просмотреть, не имеет смысла все внимательно разглядывать — он ищет старый большой сундук, слишком большой, чтобы его легко удалось припрятать. Старый радиатор отопления, потревоженный движением, начал скользить вдоль стены, к которой был прислонен, и со страшным грохотом упал на пол; шум эхом отразился от сырых каменных стен.
Фенн замер, сгорбив плечи, пока эхо не затихло. «Прошу прощения», — извинился он перед призраками.
Он вгляделся в серые силуэты, молчаливо маячившие неподалеку. Они стояли как чахлые привидения, и репортер, приблизившись, содрогнулся от их уродства. Их было четыре, и две статуи сохранили остатки блеклой краски на своих гипсовых одеждах, а две другие начинали жизнь белыми, но теперь почернели, почти как окружающий их мрак. «Там, наверху, есть одна ваша подруга, которая скоро к вам присоединится», — молча сказал им Фенн, вспомнив почерневшую, потрескавшуюся Мадонну. Ближайшей фигурой был безносый, с отбитым подбородком Христос Он словно что-то держал в согнутой руке, другая рука была по локоть отбита. Фенн слегка нагнулся, заинтересовавшись странным предметом «Очень мило», — пробормотал он, обнаружив, что Христос держит каменное сердце с торчащим из него, как яблочный черенок, крестиком.
Статуя сзади была выше, она вся выцвела и выглядела устрашающе. Вероятно, она тоже представляла собой Иисуса, хотя при отсутствии головы было трудно сказать наверняка: сохранился лишь остаток бороды. Следующая статуя была маленькая, как и первая. Чуть согнутая фигура изображала человека, несущего на плечах ребенка. Посох отсутствовал, и лица у обоих — у бородатого мужчины и у ребенка — были изуродованы, но Фенн легко догадался, что это святой Христофор и младенец Иисус.
Он быстро повернулся к лампочке, которая на мгновение потускнела.
— Не сметь! — крикнул он, и свет вновь разгорелся.
Фенн снова переключил внимание на статуи. В одной, самой дальней, чудилось что-то
Фенн озадаченно нахмурился. На расстоянии казалось, что фигура находится в таком же бедственном состоянии, как и другие — запачканные, потрескавшиеся, с отбитыми частями, — но, вероятно, просто плохое освещение бросало обманчивые тени, поскольку при ближайшем рассмотрении никаких дефектов или грязи на статуе не обнаружилось. Фенн попытался протиснуться еще ближе — было что-то странное в ее невидящих глазах…
Положив одну руку на безголовую фигуру, он наклонился вперед. Белое лицо улыбалось. И у репортера возникло жуткое чувство, что глаза видят его. Другой рукой он коснулся святого Христофора, и фигура с ребенком опасно покачнулась. Фенн придержал статую и придвинулся поближе к Деве в тени. Вероятно, это была игра света — улыбка на каменных губах как будто стала шире. Он поморгал Губы статуи приоткрылись.
Фенн словно отупел, как будто какую-то часть мозга поразил леденящий холод. Глаза без зрачков гипнотизировали. Его дыхание участилось, но он не замечал этого. Ему нужно добраться до этой статуи, прикоснуться к ней, ощупать эти приоткрытые губы.
Свет стал тусклее. Или так казалось, потому что Фенн весь сосредоточился на этих влажных губах, этих пронзительных глазах? Сзади послышался неясный шум, но репортер не обратил внимания на звук и не заметил мерцания.
Оставался всего лишь фут, может быть, несколько дюймов, но он не мог пробраться дальше — не пропускали другие статуи. Фенн наклонился вперед, вытянул шею, и два «охранника» Марии тут же начали опасно крениться в его направлении.
Он не мог подойти ближе, но, прежде чем свет погас, статуя Марии двинулась к нему.
Священник: Братья и сестры, приготовимся к празднованию священного таинства, покаемся в наших грехах.
Ветерок зашевелил флаги и платки на головах, заиграл волосами на непокрытых головах. Люди закашляли в тишине. Где-то заплакал ребенок.
Священник: Господи, мы грешны пред тобой. Господи, помилуй.
Все: Господи, помилуй!
На вышке, возвышавшейся над полем, оператор удивленно уставился на свою камеру.
— Эй, что там происходит? — крикнул он, невзирая на продолжавшуюся мессу. — Напряжение скачет. Сделайте что-нибудь!
Священник: Господи, прояви к нам свое милосердие и любовь.
Все: И даруй нам спасение!
Оператор тихо проклял аккумулятор своего «Никона».
— Надо же! Выйти из строя именно сейчас!
Он не замечал, что некоторые из коллег столкнулись с той же проблемой.