Связанные поневоле

Чередий Галина Валентиновна

Юлали поднимается.

— Ну что, я могу рассчитывать, что ты отвезешь меня домой, или как? — довольно непринужденно говорит она.

— Как пожелаешь.

Мы забираемся в Ти-Рекса и уматываем, попрощавшись с охраной. Когда выезжаем на пустынный участок дороги, моя жена поворачивается ко мне.

— Нести сказал, что ты никогда не занимался сексом в этом чудовище на колесах.

— Само собой! Ти-Рекс — это святое, Лали, — усмехаюсь я.

Она продолжает прямо смотреть на меня.

— А я ни разу в жизни не занималась сексом в машине.

Я ударяю по тормозам так резко, что мы почти врезаемся головами в лобовое стекло. Она не имела в виду… Черт, или все же имела?

— Никогда? — тупо хриплю я, чувствуя, как мой

член, моментально воспрянув, с надеждой уперся в молнию штанов.

— Никогда, — повторяет Юлали, и ее рука скользит по моему бедру, заставляя мои мышцы затрястись, а горло сжаться.

Почему я так остро на нее реагирую? Сколько раз женщины вот так же трогали мои бедра? Гораздо откровеннее и не заставляя гадать, насколько далеко это может зайти, а щедро раздавая обещания? Черт его знает, но действительно много.

Тогда почему же легкое скольжение пальцев именно этой женщины прожигает меня, словно живое пламя, и сжимает судорогой мои яйца, норовя выдавить из них оргазм даже без продолжения? Неужели так и работает наша связь, доводя все ощущения до безумной крайности?

Рука Юлали скользит выше по моей ноге, и я, нисколько не стесняясь, поднимаю свой зад над сиденьем, толкаясь ей навстречу. О каком стыде или сдерживании может идти речь, если я за пару минут дошел до температуры гребаного кипения и готов взорваться, как пацан-малолетка?

— Как это делают обычно? — Голос Юлали совсем другой, совершенно не такой, как на работе или когда мы просто говорим или ругаемся. Он низкий, тягучий и порочно-ласкающий, рождающий в моей голове сотни грязных и охрененно горячих видений, окончательно добивающих меня. — Мне забраться к тебе на колени, или мы отправимся на заднее сиденье?

О Боже, да какая, к черту, разница, как и где, главное — быстрее!

— Делай, что хочешь, только не вздумай остановиться, — выдавливаю я придушенно, закрываю на секунду глаза и стону, увидев, как плотоядно она облизнулась.

Она хоть понимает, что сейчас делает со мной? Как бесит каждую минуту времени и при этом притягивает сильнее, чем я вообще когда-либо мог вообразить. Плевать на долбаный трейлер, я его продам, подарю, да просто на хрен сожгу, если он ее так раздражает, но ведь Ти-Рекс тоже моя территория! Господи, пусть она это сейчас понимает и делает осознанно!

Хотя если и нет, это не значит, что подумаю остановиться. Да я вообще уже не способен думать. Головой уж точно. Пусть не задумывается сейчас ни о чем, потому что, как только Юлали думает, у нас проблемы.

Хочу трогать ее, сжимать, облизывать и обладать, но остатков моего адекватного сознания хватает на то, чтобы пока только смотреть. Животное чутье подсказывает мне сейчас, что это именно то, что от меня требуется.

В несколько движений Юлали избавляется от всей одежды под моим ошалевшим от похоти взглядом. Я вижу ее совершенно голой на пассажирском кресле, и мягкое мерцание ее бледной кожи ослепляет меня так, словно я пытаюсь смотреть на чертово солнце. Она чуть раздвигает ноги, откидывается назад и обхватывает руками подголовник сиденья. Это словно жестокий двойной удар по всем моим органам чувств. Аромат уже сочащегося возбуждения бьет мне в голову, как долбаный апперкот боксера-тяжеловеса, а вид ее нагло торчащих на поднявшейся груди сосков добивает окончательно. Я в гребаном нокауте. Нет, я убит: приговорен и казнен, и никакой амнистии мне явно не предвидится.

Развернувшись, одарив меня искушающим взглядом, Юлали, словно гибкая, изящная рыбка, проскальзывает на заднее сиденье, ослепив меня и лишив дыхания видом своей восхитительной гладкой задницы. Что мне сделать? Изобразить слепого и немощного? Да, обязательно, клянусь, я сделаю это в следующий раз. Но сейчас я оказался позади своей жены со спущенными штанами и членом, нетерпеливо пульсирующим у ее входа, гораздо быстрее, чем понял, что делаю. Вот когда поймешь всю глубину народной мудрости, гласящей: «Член стоит — башка

не варит». Ох, я буду хорошим. Потом. Я буду ласкать Юлали без остановки. Позже. Я дам ей кончить от моих пальцев и языка столько раз, сколько она только может захотеть и выдержать. Может, завтра или хотя бы через час. Но прямо сейчас голод, который сильнее всех разумных мыслей и старше, чем способность связно мыслить, послал мое тело вперед, вынуждая вцепиться в ее мягкие, сладкие бедра мертвой хваткой и заорать одно-единственное: «Да-а-а-а!» на всю Вселенную, которая переместилась вся в тот момент в горячее, узкое и невыносимо родное пространство, принимающее меня и утягивающее все глубже. Никаких прелюдий и подготовки, только яростная атака, и хоть и не понимаю откуда, но точно знаю, что это то, чего до изнеможения хотим мы оба… Бормоча то, что и под гипнозом и пытками никогда не воспроизведу, я вломился в ее тело, действуя сообща с волком и не деля, а умножая это наслаждение на двоих. Хренов примитивный процесс, односложные движения внутрь и наружу приобретали поистине сакральный смысл и воздействие. Все, что я мог видеть, осязать, обонять, резко сократилось до этого изогнувшегося и щедро принимающего тела подо мной. Вот уж когда и правда все возможные и невозможные законы этого мира просто исчезли, отодвигаясь за границу некоего пространства, что создавало наше слияние. Это не было просто грубым и быстрым сексом двух существ там, где пришлось и как уж получилось. Нет, почувствовав спазмы внутренних мышц Юлали и взревев в собственном освобождении, я осознал, что еще никогда в жизни не ощущал себя настолько глубоко в ком-то. И к простой физиологии это не имело отношения. Изливаясь так, словно я больше не собирался дышать, кончив до последней капли, я нырнул в эту женщину полностью, даже не планируя выплывать, когда воздух в легких закончится. Это обладание было настолько полным, что больше походило на отчаяние или даже агонию.

Получив Юлали так, как требовал мой волк, на моей территории и вроде бы на моих условиях, я окончательно разрушил себя для чего бы то ни было другого. Сам подписал себе приговор и привел его в исполнение. Стремясь покорить ее, я оказался пойман и заключен в темницу сам. Почему же тогда мысль о пленении не вызывает больше ни гнева, ни протеста, а только страх оказаться недостойным?

Я склонился, все еще силясь унять дыхание и заключая в объятия женщину, изловившую меня навечно в плен своего тела. Каждый покрытый потом и трепещущий сантиметр плотно прижат к влажной коже напротив. Все еще глубоко внутри и повсюду снаружи. Совершенный, полный контакт.

Когда Юлали выскальзывает из-под меня, я опять скрипуче стону, потому что моя кожа болит там, где стремительно исчезает ее тепло.

Вернувшись за руль, я смотрю в зеркало заднего вида, протерев запотевшее от нашего дыхания стекло, и вижу фигуры каких-то людей, идущих по дороге. Наверняка они много чего услышали, ведь тихими мы с Юлали не были. Меня немного злит эта мысль. Раньше мне было плевать на то, слышат меня или видят, когда я трахал кого-нибудь. Да чего уж там, было дело, что меня ловили журналисты со спущенными штанами. Но сейчас осознание того, что эти незнакомцы, возможно, стали свидетелями того, как стонала и кричала Юлали, кончая, жутко раздражало. Она моя. Ее тело, ее запах, ее оргазмы и звуки, которые она издает во время секса, тоже мои!

Когда мы подъезжаем к ее дому, я вижу незнакомую машину. Едва мы выбираемся из темноты, у стены дома появляется мужская фигура, и мой волк тут же приходит в дикую ярость, требуя от меня уничтожить соперника. Какого хрена этот наглый полицейский засранец делает у дома моей жены на ночь глядя?

Юлали, выпрыгнув из машины, почти бежит ему навстречу, выводя меня из себя настолько, что я буквально балансирую на острие бритвы, отчаянно желая прибить этого мерзавца.

— Извините, Матиас, — говорит она ему, стоя на мой взгляд непозволительно близко. — Я просто забыла вам позвонить.