Связчики(Рассказы)
Шрифт:
— К полуострову я не пойду! — Он сделал резкое движение. Пальцами он надавил в свою карту. — Здесь вокруг подводные камни!
— Мы не сможем выйти из Шилкана! Нам не пройти с лошадьми из-за прижимов вдоль моря… На склонах россыпи голых камней — там везде крутые и незадернованные склоны…
— Мне плевать! — он это крикнул. Голос был сама твердость. — Везде знаки подводных камней!..Я там винт могу потерять! Винт на камнях оставлять не собираюсь!
Траулер шел к Шилкану. Я ничего не говорил, смотрел вперед, и он тоже смотрел вперед.
— Ну что же, — сказал я минут через
Он молчал. Полуостров был по борту справа.
Нерпы сопровождали нас. Послышался звук, не похожий на другие звуки, к которым успело здесь привыкнуть ухо. Это был хлопок. В рубке он прозвучал невнятно, так, что едва затронул внимание. Бывший парашютист Николай стоял на том месте, где на китобойных судах ставят гарпунную пушку. Рук его не было видно, — он стал спиной и прижал приклад карабина к плечу. Прежние мысли стали отдаляться. Мозг быстрей и быстрей захватывало неясное беспокойство.
Как под лавиной: ты отвлечен и задумался — и вдруг этот гул, сначала непонятный; или падает дерево; или лодку из-за поворота несет под залом, который перегородил реку — и вот они уже рядом, белые острые сучья, и водоворот. И времени нет, и главная среди роя родившихся мыслей — это та, что не надо суетиться. «Главное — что? Не впадать в панику!» и если успеешь себе сказать это, то все может закончится не очень плохо.
Мы услышали еще один хлопок. Я вышел из рубки.
Медленно пробирался вдоль борта и думал о том, что когда пойду, то не надо будет объяснять много. В шуме делать это нелепо. Нужно будет сказать главное.
«Сказать — громко, но не зло. Необходимо, чтобы он больше не стрелял и не спорил. Где ему знать, что можно, а что нельзя, он не подумал о том, что капитан только и ждет чего-нибудь такого, чтобы не плыть туда, куда надо, он воспользуется предлогом». Я оглянулся и увидел, что за мной ползет, опустив хвост, Черный. «Этот — сильно преданный, свою работу не бросит, пока однажды не свалится за борт…» — еще подумал я. Он тоже пробирался на нос, весь был поглощен тем, чтобы добраться туда, где стреляют.
«…Ему, конечно, не попасть в нерпу, но об этом говорить не надо. Нерпы не нужны, но лучше сказать, что они идут на дно, — сразу, если пуля убивает. Когда он обернется, надо сказать об этом и о том, что никто не станет останавливать траулер. Тогда, пожалуй, не будет о чем спорить. И капитан поймет, что у нас слаженная группа. В рубке капитан раньше меня понял, что этот звук значит».
Я тронул Николая за плечо. Это было для него неожиданным. Он повернул голову резко, но не опускал рук, выражение лица было настороженным. Я снял руку и стал рядом. Он опускал ствол.
— Они тонут сразу, — сказал я.
Он сунул приклад под локоть. Ему нравилось стоять так. Мы оба стояли рядом. Сзади, наверное, все выглядело, будто обстоятельно беседуем о нерпах. Мы стояли там еще, а Черный сидел сзади. Потом пошли назад и спустились в кубрик.
Я вышел на палубу через час. Начиналась ночь, белая ночь. Капитана не было, за штурвалом стоял
Траулер продвигался очень медленно. Машина работала почти неслышно. Он подталкивал кунгас носом. Капитан был опять у штурвала и вращал его то влево, то вправо с большой скоростью и очень суетливо, но ход был самый малый: два судна подходили осторожно. Так хищники в сумерках, один за другим, медленно, опасаясь капкана, маленькими шажками приближаются к приваде. Матрос стоял на носу и сосредоточенно поднимал и опускал веху. Машина заглохла, как только он обернулся. Николай и Георгий Андреевич перешли в кунгас и отвязали лошадей. Они прыгнули за борт, одна за другой подбрасывая зады вверх и выпрямляя навстречу воде передние ноги.
Одна лошадь упала, коснулась воды ноздрями и поднялась сразу; побежала, поднимая снопы брызг. Другая тоже поскользнулась: заплясала, но удержалась на ногах, — я опасался, что они сломают ноги. Они не сломали ног, это была просто удача. Черный заскулил, когда увидел их на берегу. Он прыгнул с борта, на миг с ушами ушел под воду, поплыл; все они скрылись в зарослях.
В кунгасе было много воды. Мы бродили по ней, складывали снаряжение в носу на плахах. Капитан и механик вышли под дождь и смотрели. Мы упирались баграми и толкали кунгас, в десяти метрах от берега днище легло на камни. Предстояло еще перенести снаряжение на берег. Камни под водой были скользкие.
Траулер задним ходом неслышно отошел, за ним, дергаясь, повернул кунгас; через полчаса казалось, что их никогда здесь не было.
Сырая ночь не принесла покоя. Прилив наступал. Мы снова перетаскивали снаряжение повыше и ставили палатку у куста мохнатого кедрового стланика. Дождь шел не переставая. Жилистые скользкие стволы на земле сплелись и в отблесках костра казались телами больших удавов. Все было мокрое. Продукты, спальные мешки, мешок с махоркой и газеты Георгия Андреевича были сухими. Плавник горел плохо, но надо было высушить одежду на завтра. В костер носили изжеванные, размочаленные белесые стволы и корневища, клепку принесенных и разбитых морем бочек. Клепка горела хорошо. Обувь и одежду, высохшую и пропахшую дымом, бросали в палатку. Каждый шел в нее от костра, когда на теле, кроме часов, ничего не оставалось. У Георгия Андреевича часов не было. Мешок был холодным и казался сырым. Потом ткань и вата нагрелись от тела и дыхания и ощущение сырости исчезло.
Я спал крепко и проснулся от прикосновения руки. Море шумело и шумела река, вчера реки слышно не было. Георгий Андреевич был рядом: он сидел в спальном мешке и курил. По утрам он любит завинчивать самокрутки потолще.
Через полтора часа мы сидели у костра. Лошади стояли голова к голове под вьюками, обе привязаны поводами к одной карликовой березке. Собака, зная дело, ушла вверх по реке. Николай пил чай стоя. Знобило. Я примостился на кожухе теодолита и, отхлебывая, расправлял на колене лист из какого-то журнала. Здесь всегда хочется читать. Все читают, что попадает на глаза, эта статья была об интерьере квартиры.