Связчики(Рассказы)

Наконечный Борис Николаевич

Все замолчали, но ненадолго.

— …Пусть идет Илья, он старый, его сын взрослый, ну а старуха проживет одна: ей будет пенсия.

— Почему Илья? Старуха как одна останется? Одной жить трудно. У их племянника детей нет — ему-то можно идти!

Тут в разговор вмешался несогбенный башлык. Все повернулись и удивленно смотрели, словно лишь сейчас заметили его присутствие. Тот потянул вдруг дрожащие и скрипуче кетские и русские слова.

— О чем толкует? — спросил у Гришки Алексей.

Гришка еще некоторое время слушал и, наконец, ответил:

— Он объясняет, что племянника сперва женить надо, а потом пускать в торосы. Ведь, если неженатый племянник Ильи нырнет, а у него детей

нет, то после не останется никто — зря жил.

— …Даром жил, даром жил, выходит, правильно! — одобрили решение многие селькупы и кето. — Башлык — он очень правильно сказал!..

Вот так они, лесные добродушные трудяги, одетые кто во что, шутя бесстрастно переговаривались: решали, придерживая лодки веслами у кромки, кто пойдет в торосы на разведку. Называли того или другого, и всякий раз кто-то объявлял причину, по которой названный не мог идти по льду в поиск. Причины были все довольно важные, и остальные дружелюбно соглашались, что идти нельзя. В конце концов назвали всех. У Мишки с алюминиевой лодки, который добыл тридцать три соболя, маленьких детей родилось двое, жена совсем уж молодая. Еще есть продавец— ну, продавец один на все селение, да он ведь вовсе не охотник, так, на время любителем поехал, нет-нет, деревню никак нельзя оставить без продавца… Еще башлык, но он не сможет, когда был молод — другое дело, был первый, а теперь по доброй-то тропе он еле ходит, куда ему…

— Ладно, пойду я, — вдруг подал голос кето Миша, который прошедшей осенью добыл тридцать три соболя. О нем-то Илья однажды упомянул, что Мишка боевой, да и жена у него тоже боевая.

— Ну, я пойду, — сказал всем Мишка бодрым голосом.

Все остальные молчали. Вода плескалась о борт, и шумел зловеще лед.

— Эх, ну да я пошел! — еще зачем-то сказал Мишка, снимая шапку, пятерней поскреб черную копешку. — Надо взять ветку.

Он принялся отвязывать лодочку-ветку, которая была закреплена поверх его лодки, спустил ее на лед. Алюминиевую лодку свою он привязал к большой лодке Ильи, которая стояла рядом. Потом шагнул за борт, то есть стал на лед с веткой в двух руках, попробовал ногой, как держит его вес льдина, льдина держала. Он делал это молча. Все, Гришка Потеряев, Алексей, селькупы и кето, ну и конечно же башлык, внимательно смотрели, как он начинает движение.

Миша стал на лед двумя ногами и поднял корму ветки. Подвинул ветку вперед, пошел вдоль борта, затем ступил и на другую льдину, попробовал ее крепость, не выпуская ветки из рук. И эта льдина держала, хотя поверх стояла вода — небольшое озерцо, и он побрел по озерцу согнувшись, тянул рядом маленькую лодку.

Все шло хорошо, но льдины были небольшие и некоторые двигались у Мишки под ногами; вдруг попадется очень малая, или та, которая потоньше, тогда уж он нырнет, но ветка была в руках и он-то на нее надеялся: ведь ветка не нырнет, его удержит на плаву. В лодках молча продолжали следить за ним. Ничего пока что не случилось, и он сосредоточенно и ловко трудился. Потом ему надоело опасаться — он взял нос лодочки под мышку, выпрямился и пошел по льду как будто это была дорога в магазин. Он шагал и разбрызгивал сапогами воду.

— Ну и боево-о-ой! — не выдержав, воскликнул Гришка.

Миша дошел до края сплошных торосов, туда, где, начинался лес, а глубина была выше колен. Он шел, нащупывая дно, в высоких сапогах; притом и льда в лесу было совсем мало. Мишка побрел среди деревьев и потянул лодочку на бечеве, и вскоре совсем скрылся. Охотники из лодок кричали:

— Ну, есть?!

— Н-е-т! — отвечал он глухо.

— Ну, вида-а-ать?!

— Да не-е-ет!..

Так они перекликались. Мишка отвечал одно и то же и это значило, что он еще не тонет. Потом он крикнул:

— Есть!

— Чего?

— Зем-мля-а

е-есть!

Он кричал издалека, нашел сухое место, остров. А это значило, что можно ставить палатки и дожидаться той поры, когда устье Елогуя очистится от льда.

Пока он возвращался, все дружно принялись тащить по льду первую из лодок — по Мишкиному следу. Тащили, иногда проваливаясь и опираясь в борта, чтобы не утонуть. Алексей и Гришка тоже помогали. Вскоре все лодки были в лесу и друг за другом плыли меж стволов поближе к сухой земле; все, кроме одной — лодки Алексея и Гришки, — эти хотели вернуться в избушку. У всех бензина было едва-едва, в обрез, но Илья Котусов принес бродком ведро и, ставя его на льдину, с добродушной улыбкой заметил:

— Бензина мало, но башлык велел вам отнести. «Дать надо. Их нужда больше…» — так он, башлык, сказал…

Ну, после этого напарники надеялись, что им удастся вернуться восвояси. Все охотники и рыбаки остались на острове сухой земли, а Гришка Потеряев и Алексей с большим трудом отчалили, отплыли. Вечером они таскали- мясо из лодки в ледник. Надо было беречь груз. Когда-то еще лед в устье Елогуя сойдет и можно будет приплыть на звероферму? Ну а селькупы и кето? Те будут плавать в ветках у Мишиного острова и ставить сети.

Старые дожди, или один аргиш Баглича

Старушка Ульяна, которая кочует с Ильей Багличем, — ему не жена. Она обманула старика. Она пришла к Багличу с туеском, в котором был бисер и нитки, и попросила:

— Я с тобой одним хозяйством жить хочу. Ты возьми меня… Я так знаю, через полгода умру или через год умру…

Старушка пришла к нему сразу со своими вещами, а Баглич ничего не сказал. Потом она притащила оленью шкуру и старое заячье одеяло. Умру — нужно было сказать это слово, чтобы Илья не мог отказать. Он сразу подумал, что она хочет его обмануть. Предвидеть никто не может, когда сердце ударит первый раз и последний.

Илья сам никого не хотел звать. Его жена пропала, когда они спускались в лодке через Чертов порог с верховья Келлога. Они всегда проходили этот порог в своей надежной лодке. В тот раз жена сидела на корме, — когда в спокойной воде Илья обернулся, старухи там не было. Так пропала первая жена. Она сидела на корме этой окаянной лодки, и он отдал эту лодку людям задаром. Теперь у него другая старуха, все знают, что Илью Баглича она взяла обманом.

Что тут поделаешь? Весной Илья стал мастерить новую лодку. Он свалил два нестарых кедра, расколол их и натесал плах; сколотил лодку, проконопатил ее мхом, который по-русски называется кукушкин лен, это самый хороший мох, русские им конопатят избы, а кето — лодки. Илья кочевал в новой лодке: со второй женой спустился рыбачить на Енисей. Они жили в палатке с печкой и ставили сети, добывали понемногу рыбы и сдавали на плашкоут со льдом. Перед холодами Илья и старуха бечевой потащили лодку назад. Их обгоняли лодки с моторами. Илья не привык к моторам, не умел обращаться с ними да и на пенсию сразу мотор не купишь. Старики по очереди тянули лодку против течения бечевой, пока тот, кто идет в лямке, не уставал.

Несколько раз в день приставали есть и пить чай, иногда это было место, где они останавливались весной, когда спускались к Енисею. Ульяна поднималась наверх и кричала радостно, что все на месте. Это означало, что сохранился с весны воткнутый в землю кривой сук для котелка, береста и есть сушина. Хотя вокруг было много сушин и найти бересту — мало труда, старики радовались, когда все это оказывалось на месте. На ночь они ставили палатку. Палатка была старая, верх брезентовый, а боковины из бязи. Илья дорожил палаткой, хотя в селении была еще одна: зимняя, новая, из черного брезента, дорогая.