Связующие нити
Шрифт:
В автобусе было немного народу, только семь человек. Я, сев подальше, на самое последнее сиденье, смотрела в окно, прижимая к себе сумку с куколкой, и гадала, что же мне сказать Виоле? Как подойти? Конечно, по всем законам дела, которое было закрыто, хоть восстановлен мост, хоть нет, все участники его забывают нас. Забывают и те, кто приходил, забывают и те, к кому приходили. Так что хозяйка своей потерянной куклы будет видеть меня впервые, и наверняка начнет задавать ненужные вопросы. Домой я не забегала. Трис в субботу к утру мог и не вернуться, кто знает, а к двум часам я обязательно вернусь домой и успею сготовить ужин. Потом спать, потом снова на работу в агентство, и мне уже сейчас нетерпелось дождаться понедельника, чтобы рассказать
Места и вправду были очень красивы, — автобус проезжал по дороге через холмы, и иногда после чреды леса открывалась просторная равнина, поросшая первой ещё невысокой молодой травой. Иногда поля, — чёрные или с озимыми. Иногда — зеркальные озерки с плакучими ивами и розовыми стеблями какого-то растения, растущего в воде у берега. И всё это в раннем нежном свете солнца.
На автовокзале, к счастью, мне попалась добродушная бабушка, которая хорошо знала городок и очень подробно мне объяснила, как лучше всего добраться до нужной улицы. А там уже и не трудно будет отыскать дом.
Мне стало казаться, что я попала немножко в другую страну. По родному городу Тристана я знала, что время касалось всего, и даже малонаселенные пункты так или иначе обрастали признаками перемен: вместо обычных продуктовых магазинов появлялись супермаркеты с тележками, круглосуточные киоски, новые высокие дома, а здесь, даже в центре, мне на глаза не попалось ничего из того, что я уже привыкла видеть у нас. Начиная с того, что ехать мне пришлось на старинном трамвае! Он позванивал, постукивал, гудел, катил по рельсам рядом с тротуаром и так медленно, что я успевала перечитать едва ли не все вывески, — магазины здесь ещё делились на "булочные", "фрукты — овощи", "бакалеи", на дверях крупными цифрами указывалось время обеда. Рисунки, а не рекламные полотнища, были нарисованы прямо на витринах… да и кроме этого было много такого, чем хотелось любоваться.
Я так понимала Тристана, который, я знала, грустил по потерянному миру. Хоть он об этом никогда прямо не говорил.
Как Пуля заметила, — боль по утраченному может касаться не только людей, но и творений… А у Триса родители, малая родина, время. Понимала… а так ли уж могла понять, если у меня не было подобных потерь? Родители мои, пусть они будут здоровы, живы, я могу их всегда увидеть и поговорить, окрестности нашего дома, где я провела детство, не сильно изменились, о прошлом я не грустила, мне даже не было жаль тех работ, что навсегда уходили к заказчикам, — неподписанные, не сфотографированные, от которых ничего не оставалось на память. Даже те немногие творческие работы, что ещё в университете забирали на просмотрах, не вызывали у меня ничего, кроме гордости за подобную оценку. С творчеством я не знала, измениться ли что-нибудь, но в остальном была уверенна: если меня изгонят в чужую страну, я буду испытывать боль по потерянной родине, если мне придется отдалиться от родителей, я буду умирать от тоски, если Геле перестанет о мной общаться, я буду страдать от бездружия, а если Тристан… я закрыла глаза, страшась представить себе нашу разлуку, без возможности ничего вернуть и восстановить, как невозможно восстановить разлетевшуюся по ветру рукопись. Меня не станет. И не половины, а целиком не станет.
Встряхнув головой, прогоняя подкравшиеся мысли, я вышла на нужной остановке. Довольно легко найдя дом, я, ещё не дойдя до подъезда, увидела, как Виола с дочерьми и мужем вышла из дверей. Я встала, застигнутая врасплох, а они прошли мимо, направляясь как раз туда, откуда я пришла.
— Виола, подождите!
Женщина обернулась:
— Вы меня?
— Да, у меня к вам дело.
— Какое? Вы кто?
— Я знаю, что это ваше, — куколку я достала бережно, и протянула её на раскрытой ладони.
Девочки обе дернули
— Вы… кто? — свои тёмные раскосые глаза она подняла на меня с таким выражением, что мне захотелось провалиться сквозь землю, сбежать, раствориться в воздухе, только бы не видеть их.
— Разве это важно?
На сильные чувства нельзя просто смотреть. Это невозможно. Спасибо нужно сказать Тристану, который и меня не пустил к окну, взглянуть на Нила и Дину, и погоревать, оттого что сейчас он не закрыл собой этого взгляда, — на меня дохнуло мирозданием… я стояла перед настоящей богиней, перед силой Жизни и Созидания, перед Красотой, перед Молодостью, перед Любовью. Виола своими глазами жгла меня, как близкое солнце, и так пытливо внутрь меня не смотрела даже Гелена.
— Ты знаешь, что это за куколка, да?
Она сказала мне "ты", будто вспомнила о моём приходе, узнала меня. Но это было не так.
— Да.
И только после этого Виола забрала её с моей ладони. Мне стало легче. Я сделала несколько шагов назад, и, не прощаясь, развернулась и медленно пошла прочь. Благодарность, которая тоже была во взгляде, принадлежала не мне, а Зданию. Я стала лишь исполнителем его воли, а потерянное и утраченное нашёл он.
Немного погуляв по городу, перекусив на автовокзале, к часу я уже была в автобусе и ехала обратно. К трём не успею, так к четырём буду дома. Через полчаса дороги за дальним лесом стало видно тёмное небо, собирались тучи, и зелень лугов, мимо которых мы ехали, казалась яркой, светящейся на таком фоне.
— Будет гроза, — недовольно отозвалась женщина впереди, — а я зонт не взяла.
И я не взяла. А тучи вполне могли накрыть и город. Первая майская гроза… и, словно в ответ мне, у горизонта сверкнуло.
— Ах, ты! — на непонятный щелчок в работе автобуса водитель ругнулся, а потом что-то затарахтело и забухало. — Ах, ты!
И автобус стал снижать скорость, медленно выкатив на обочину.
— Что случилось?
— Так, хорошие мои, сейчас разберёмся!
Мы остановились в нескольких метрах от небольшого озера, окружённого ивами, а через дорогу рос лесок. Водитель выключил мотор, выбрался наружу, и все пассажиры повытягивали головы, наблюдая за тем, как он открыл крышку капота и скрылся за ней.
— Сломались! Не везёт, так не везёт!
Догадка пассажира оказалась точной. Водитель объявил, что следующий рейс за ним пойдёт только через два часа, деньги за билеты вернут на вокзале, кто хочет, тот пусть ждёт, а кто не может, просьба добираться до города на попутках. Поломка серьёзная. Люди ворчали, но все вышли, и я через окно наблюдала за тем, как они один за другим ловили и садились в легковые машины по трое и по двое, и уезжали. Я не знаю, почему я не пошла. Одна.
— А вы чего ж, хорошая моя? — водитель думал, что салон остался пуст.
— Я подожду автобус.
— Вы не пропустите, я всё рано его остановлю, мне со станции аварийку, пожалуй, вызвать придётся, если сам не справлюсь.
— Спасибо.
Солнца уже не стало видно, тучи добрались и до нашей стоянки. Вид на дорогу наскучил, и захотелось размяться от долго сиденья, поэтому я оставила свою сумку и вышла:
— Я прогуляюсь немного, хорошо?
Озеро было красивым и уже неспокойным. По его глади от ветерка шла лёгкая рябь, деревья не отражались, а лишь затемняли воду. Я прошла в одну сторону, в другую, немного посидела на коряге, всё думая, почему же я осталась, а не поспешила домой. Обстоятельства, конечно, меня задержали, но я могла решить эту проблему, а не радоваться в душе от того, что я застряла на полдороге и никуда не успею. Мне будет хотеться спать к четырём, если я даже засну в автобусе, мне этого не хватит, и на работе ночью буду чувствовать себя разбитой.